Бразилия и бразильцы
Шрифт:
Единственное, что омрачало впечатление от удивительной коллекции сантаренского адвоката, — убогие условия, в которых она хранилась. В этом не был виноват сам Убиражара, но видеть произведения искусства, место которым в Лувре или Эрмитаже, хранящимися в темном пыльном чулане, в самодельных примитивных шкафах, на открытых полках, покрытых пылью и плесенью, видеть все это было очень тягостно…
Когда мы отходим от Сантарена, солнце уже опускается в кофейную Амазонку прямо перед носом «Лауро Содре». До ужина остается еще около часа, но на нижней палубе уже выстроилась длинная очередь с мисками, банками и чашками. Первой в очереди, как всегда, стоит Матильда.
«Алло! Внимание! Пассажиры судна „Лауро Содре“, следующего из Белена в Манаус! Кто услышит это объявление, просим передать Матильде из Кокала, что ее племянник Жозе благополучно прибыл в Кокал и находится сейчас у соседки Раймунды Мораес. В ближайшие дни Раймунда отправит Жозе к Матильде в Оришимину».
— О боже! — стонет Матильда, услышав это объявление радиопочты. — Что я буду делать там, в Оришимине, с этим Жозе? У меня своих — семеро!..
Солнце, только что показавшееся над бурой гладью воды, освещает лобовым прожекторным светом розовые и зеленые фасады домов, медленно приближающихся по правому борту. Это — Обидус.
«Содре» идет сейчас заметно медленнее, чем все эти дни: встречное течение здесь гораздо сильнее. Амазонка, которая два дня назад, когда мы были у Алмейрина, напоминала открытое море (ее ширина превышала там десять километров!), сузилась здесь, у Обидуса, до тысячи восьмисот метров! Громадная масса воды с трудом протискивается между берегами, несмотря на то, что глубина здесь весьма внушительная — восемьдесят метров.
Правый берег реки низок, левый — холмист. На одном из холмов и расположился городок, сгрудившийся вокруг приземистого Старого форта. Форт действительно стар: с 1854 года охраняет он проход через самое узкое место реки. Впрочем, сейчас он уже давно покинут, пушки ржавеют, казематы поросли травой и служат прибежищем для мальчишек, играющих в войну. Обидус — мирный городок. Как и Сантарен, он живет торговлей, лесопильным промыслом, ловлей рыбы. Есть здесь две мастерские по изготовлению глиняной посуды и крошечная фабрика, прессующая джут в тюки, отправляемые на юг страны.
Три часа стоит здесь, приткнувшись к деревянному причалу наш «Лауро Содре», и этого более, чем достаточно, чтобы обойти весь этот маленький, тысяч на пять жителей, городок. Мы поднимаемся по мощенной булыжником улице Кореа Пинто с мощными деревьями жатоба, торчащими по самой середине мостовой, заглядываем в церквушку, принадлежащую францисканской миссии, осматриваем маленький стадион, где мирно пощипывают газон футбольного поля полдюжины коз, и удостоверяемся, что в единственном кинотеатре «Ирасема» вечером будет показан американский фильм «Бонни и Клайд».
Ожидая гудка, мы беседуем с доной Марией, хозяйкой скобяной лавки близ пристани. Неожиданно я замечаю, что на одной из полок за спиной доны Марии среди мотков проволоки и жестяных бидонов лежат две керамические игрушки, точнее говоря, два обломка, удивительно напоминающие некоторые вещи из коллекции Убиражары: один из них похож на морду жабы, другой — на голову летучей мыши.
— Откуда это у вас?
— Сын привез с нашей усадьбы на реке Тромбетас. Там очень часто встречаются такие черепки: река размывает берег в том месте, где раньше было индейское кладбище, детишки подбирают и играют этими черепками.
Я с интересом рассматриваю черепки, а Итамар с недоумением поглядывает на меня.
Часа через три с половиной после Обидуса мы останавливаемся в Оришимине. Капитан объявляет, что стоянка продлится не больше часа.
Полдень. В маленькой лодке отправляется на берег Матильда со своим семейством, с курами и мешками. Все пассажиры тепло прощаются с молодой матерью, которая успела завоевать своим оптимизмом и жизнелюбием всеобщую симпатию.
Нестерпимо печет солнце. Итамар категорически отказывается прогуляться по берегу, и я отправляюсь с помощником капитана, который едет купить сигарет.
Городок словно вымер: все живое попряталось от жары. Времени для экскурсий маловато. Рысью пробегаю по близлежащим улочкам и захожу в пустое кафе «Президент», чтобы выпить чашку кофе. Хозяин дремлет в углу. Размеренно жужжат мухи. Чуть колышется марлевая занавеска. Душно…
— Не встречаются ли тут, — спрашиваю я хозяина, — какие-нибудь глиняные черепки: куколки, игрушки, посуда?..
— Минуточку, — говорит он и скрывается за занавеской. Слышно, как он гремит какими-то ящиками, что-то отодвигает, а потом появляется за прилавком бара и ставит передо мной коробку из-под обуви, в которой я вижу десятка полтора обломков индейской керамики.
— Вот посмотрите: рыл недавно погреб и наткнулся в земле на эти черепки.
Я долго перебираю черепки. Затем заказываю две бутылки пива: себе и хозяину. Мы распиваем по рюмке тростниковой водки за дружбу и мир на всей земле, а также за то, чтобы приближающийся паводок был не очень высоким. Кафе «Президент» стоит на опасной грани затопления, и хозяин уже несколько раз собирался перебраться на новое место. Он наливает еще по одной, но нужно торопиться: басовито рявкнул гудок, и я спешу к лодке.
И снова в путь, и снова наше судно идет на запад, словно пытаясь догнать играющее с нами в прятки солнце. Каждый день оно ускользает от погони, опускаясь в мутную воду где-то впереди, а на другое утро вновь выныривает из Амазонки у нас за спиной.
Утренний кофе, обед, ужин, жара, комары, вода, буйная зелень берегов, редкие жмущиеся к воде хибарки. Каждый день похож на следующий, как похожи друг на друга крохотные поселки, у которых мы останавливаемся, приветствуя аборигенов басовитым гудком. С плеском падают якоря, с грохотом бежит цепь, судно окружают лодки, нагруженные плодами манго, кокосовыми орехами, арбузами, мисками с терпким диким медом и густым домашним вареньем. Не торгуясь, мальчишки отдают товар за бесценок, а потом, протягивая руки, просят что-нибудь поесть.