Бразилия и бразильцы
Шрифт:
Нас четверо, но, взявшись за руки, мы не можем обхватить и четвертой части монументального ствола. Не только кроны, Но даже нижних ветвей этого исполинского дерева мы разглядеть не можем: серый ствол пронзает зеленый шатер сельвы и устремляется куда-то ввысь, в поднебесье. Эдилсон, чуждый поэтическим восторгам, дает сухую справку, возвращающую нас с небес на землю. Он сообщает, что высота этой сумаумы — пятьдесят метров.
— Но бывает сумаума и повыше, — говорит он, закуривая сигарету.
Сумауму не спутаешь ни с каким другим детищем амазонской сельвы. И не только из-за ее размеров, но и по причине необычного строения ее ствола: ближе к земле, на высоте пяти-шести метров, от него отходят в разные стороны мощные досковидные подпорки, помогающие этому исполину выдержать не только собственный вес, но и тяжесть всех присосавшихся к нему растений-паразитов, эпифитов, лиан, рухнувшие и облокотившиеся на него стволы соседних деревьев.
— По кронам сумаум, возвышающимся над сельвой, находят направление летчики в тех местах, где нет других ориентиров, — говорит Эдилсон.
Мы благоговейно молчим, воздавая должное этой гордой королеве амазонской сельвы, еще раз прикасаемся к шершавой коре и отправляемся в обратный путь.
— Еще я покажу вам муруру, — говорит Эдилсон, весьма довольный впечатлением, которое производит на нас эта поездка. В его голосе чувствуется гордость коллекционера, демонстрирующего гостям редкостное собрание. Он засыпает нас массой сведений о запахах, свойствах, вкусах всего этого растительного царства.
Обещанное нам муруру оказалось тихой заводью, сплошь покрытой ковром виктории-регии. Гигантские, до полутора метров в диаметре, листья этого цветка напоминают сковороды. Каждая такая сковородка может выдержать по нескольку десятков килограммов груза. Груза, правда, никто на эти листья не кладет, но увесистые белые цапли — гарсы расхаживали по ним совершенно уверенно, как по твердой земле. Присмотревшись к этому небольшому зеленому пруду, мы увидели несколько распустившихся цветков самых разных расцветок: от белого до темно-лилового. Эдилсон объяснил, что виктория-регия цветет один раз в году, цветок ее распускается около полуночи и живет всего лишь несколько дней, проходя за это время постепенную смену окраски от белой до совсем темной.
На обратном пути мы молчим, пытаясь осмыслить увиденное. Эдилсон, наоборот, разговорился. Он чрезвычайно доволен своей жизнью: показывая красоты Амазонки и Риу-Негру клиентам «Сельватур», он зарабатывает на одних только чаевых гораздо больше того, что имел два года назад, когда работал на нефтеочистительном заводе Исаака Саббы.
— Акулы, — мрачно говорит он о своих бывших хозяевах.
— Почему акулы? — спрашиваю я.
— Большая власть у них. Что хотят, то и делают с людьми. Платят ровно столько, чтобы человек не умер с голоду. Уйдя с завода, я пытался рыбачить.
— Ну и как?
— Тоже не наживешь богатства… Рыба-то здесь слишком дешевая. Ловишь целый день, привозишь в город, а выручки-то и нет. Вы пробовали в ресторане пираруку?
— Пробовал.
— Сколько заплатили?
— Пять крузейро.
— Так вот, рыбаку за килограммов пятьдесят пираруки хозяин ресторана тоже платит пять крузейро. Сколько он из нее порций наделает, а? И каждая — по пять крузейро. Вот и получается, что рыбак едет домой с грошом в кармане, а дельцы зарабатывают. Но как быть? Ведь больше продавать некому.
Он молчит, огибая тяжелую корягу, потом продолжает:
— И другим не лучше. Вот, скажем, созревают в сельве орехи. Хозяин — один из людей Саббы — нанимает сборщиков, обещает платить по пятьдесят сентаво за килограмм. Сборщики уходят в сельву на несколько недель, потом возвращаются, начинают сдавать орех, и тут выясняется, что фирма примет по условленной цене только часть урожая. А остальное пойдет по двадцать пять сентаво. Иначе — вези сам свой орех в Белен. Ближе другого покупателя нет.
Мы долго блуждаем по протокам и рукавам реки. Ловим удочкой каких-то диковинных рыбешек и выпускаем их обратно в реку. Любуемся неторопливым полетом белоснежных цапель-гарс. Слушаем перекличку попугаев. Заезжаем в гости к серингейро — сборщику каучука, который, видимо, получает небольшую мзду от «Сельватур» за демонстрацию туристам своего нехитрого искусства. Привычными движениями ножа делает он косые надрезы на сером стволе серинги, прикрепляет под ними жестяную баночку, куда начинает капать тягучий белесый сок гевеи.
На реку опускаются сумерки. Мы снова пересаживаемся на катер и возвращаемся в город. По правому борту показываются громадные «танки» нефтехранилищ Исаака Саббы. Свежеет. На небе вспыхивает ранняя звезда.
— Хорошая завтра будет погода, — говорит Эдилсон, поворачивая штурвальное колесо. На горизонте уже виднеются серые корпуса портовых пакгаузов и золотистый купол театра. Мы возвращаемся в столицу Амазонии, в однообразный мир визитных карточек, холодильников и конкурсов красоты.
Работая над этой книгой…
Работая над этой книгой, я не ставил своей задачей подробный анализ всех экономических и политических проблем современной Бразилии. После пятилетнего пребывания в этой стране в качестве корреспондента Советского радио мне просто захотелось обобщить некоторые из своих впечатлений и наблюдений, рассказать о поездках, о встречах с бразильцами, о некоторых событиях в жизни страны, свидетелем которых мне довелось быть.
Бразилия — это большая и интересная страна со множеством сложных проблем. Трудно найти на земле иное государство, где были бы столь сильно обнажены социальные контрасты и столь широка амплитуда колебаний от высших достижений капиталистической цивилизации до поражающих воображение пережитков древности. Бразилия — это страна, в которой сосуществует атомная электростанция и индейские каменные топоры. Страна, которая дала миру Оскара Нимейера, Жоржи Амаду, физика Марио Шенберга, хирурга Жезуса Зербини, но до сих пор не смогла обучить грамоте добрую половину своего населения. Страна, которая идет вперед и топчется на месте. Страна сказочных богатств и ужасающей нищеты. Страна дворцов и лачуг, принцев и нищих. Страна, которая стоит на пороге больших перемен.