Брекен и Ребекка
Шрифт:
— Ах! — воскликнула Ребекка, вздохнув от блаженства, и беззаботно рассмеялась, совсем как в детстве, когда ей впервые открылось это чудо, ее любимый лес.
Выйдя на опушку, где в почве было много мелких камешков и трава росла менее густо, Ребекка поняла, что добралась до Бэрроу-Вэйла.
— Может, выкопать нору? — подумала она вслух и уже было взялась за дело, но потом отвлеклась: сначала ей захотелось получше рассмотреть, как постепенно тают причудливые клочья тумана, потом впервые за эту весну до нее донеслось жужжание шмеля, а затем она услышала, как среди деревьев в восточной части леса, уцелевшей во время пожара, раскричались
А впрочем, сколько она себя помнит, ей никогда не удавалось ни с кем вдоволь наиграться, с блаженством ощущая всю полноту жизни. Но эта грусть была лишь одной из граней счастья, наполнявшего ее при мысли о том, что в лесу так много красоты и радости. Тяготившая ее душу тоска развеялась в ту ночь, когда, стоя подле Камня, она с уверенностью поняла, что ее Брекен жив, хотя неизвестно, вернется ли он, что связывавшая их любовь стала иной, но он жив, и она сумела помочь ему избежать гибели. Вспомнив об этом, она улыбнулась, а когда до нее донесся жалобный зов Комфри, гадавшего, куда она подевалась, Ребекка громко рассмеялась.
Сидя на солнышке, лучи которого становились все теплей и ярче, она сказала вслух:
— Это мой лес! Мой лес!
— Ты и раньше так говорила, Ребекка, помнишь? — донесся до нее голос из теней, скопившихся среди корней загубленного пожаром дуба.
Ребекка похолодела, и сердце ее сжалось от страха. Она замерла, всматриваясь в темноту, из которой донеся этот голос. Лоснящийся мех, вкрадчивая улыбка. Да ведь это же Рун!
— Здравствуй, Ребекка, — сказал он.
Ребекка заметила, что на морде у него появились морщины, во взгляде сквозит горечь, но мех у него такой же блестящий и гладкий, как и прежде, хотя прошло уже много лет. Черные когти, и нигде ни шрама, ни на боках, ни на плечах, — удивительное дело, ведь он уже далеко не молод. А впрочем, Рун всегда умел ловко уклоняться от ударов, подставляя под них кого-нибудь вместо себя.
— Так, значит, теперь вы живете в Древней Системе, все, кому удалось уцелеть? — спросил он, приветливо улыбаясь, но в голосе его звучала насмешка.
Ребекка стояла молча, глядя на него и не веря своим глазам. Да, он скрылся еще до конца сражения, происходившего у Камня, но разве он потом не умер? От чумы или от чего-то еще?
— Нет, я не умер, — сказал он, словно читая ее мысли. — Ты еще жива, так почему я должен был умереть? Возможно, я остался в живых, потому что постоянно думал о тебе. Ты же знаешь, я всегда восхищался тобой, Ребекка.
Ребекка содрогнулась, услышав эти слова. На душе у нее стало тягостно: она поняла, что это и вправду Рун, что он вернулся в систему, которую едва не погубил однажды. Она подумала: «Хватит ли мне сил, чтобы противостоять ему?»
— Ну, если не хочешь, можешь не отвечать. Ты всегда отличалась своенравностью, Ребекка, я помню. — Он рассмеялся, и ей показалось, будто солнце заслонили холодные черные тучи. — Я выбрал удачное время для возвращения, не правда ли? Брачный сезон уже вот-вот начнется… а в этот период между кротами часто вспыхивают схватки… сама понимаешь. Пожалуй, я пойду и выясню, как обстоят дела в системе, которую вы так долго и старательно обустраивали… — Он прищурился, глаза его блеснули злобой и насмешкой,
«До чего же он омерзителен», — подумала Ребекка и изумленно покачала головой. Заслышав шаги приближавшегося к опушке Комфри, она повернулась и двинулась ему навстречу.
— Ребекка, Ре-ребекка, — проговорил он. Заметив, что она приуныла, он тут же начал заикаться. — М-мне встретился крот, который сказал, что ищет т-тебя. Я ответил, что т-ты где-то неподалеку, и я сам т-тебя ищу…
Она кивнула.
— Он н-не понравился мне, Ребекка.
— Да, — сказала она. — Его зовут Рун. В свое время он пытался убить тебя, но ему это не удалось.
— Он мне н-не нравится, — сказал Комфри.
Он встревожился, но не потому, что думал о себе, а потому, что Ребекка, чьим счастьем он дорожил больше всего на свете, приуныла и радость, светившаяся в ее глазах утром, померкла.
На апрельском ветру трепетали желтые цветки медуницы, и Брекену, стоявшему у выхода из туннеля, проложенного на небольшой глубине, в котором он спрятался после того, как выполз из круга Камней, показалось, будто ростки ее успели пробиться из-под земли, покрыться листьями и расцвести за одну ночь.
Он смотрел на них, чувствуя, как теплый ветерок ерошит ему мех, пытаясь понять, где он находится и как долго он пробыл в этом месте. Неужели весна уже в разгаре? Но ведь вроде бы еще вчера земля была покрыта инеем…
Когда Брекен вышел, чтобы снова полюбоваться на них, оказалось, что два цветка уже увяли. Он услышал, как в необычайно ярком синем небе звенит песня жаворонка. Казалось, она звучит весь день, не смолкая ни на закате, ни на рассвете следующего дня. Вот так день проходил за днем, незаметно сливаясь в целые недели, которые стерлись из его памяти, потому что большую часть времени он проводил в бессознательном состоянии. Брекен подолгу спал, а порой выбирался на соседний луг, где ему удавалось отыскать пищу, хотя в почве было много осколков кремня, а потом снова заползал в нору, постоянно ощущая боль, и забывался сном.
Вороны и пустельги то принимались кружить над<(лугом, то улетали прочь, луна и солнце, сменяя друг друга, появлялись на небосклоне, и наконец Брекен пришел в себя и почувствовал, что боль до сих пор. пульсирует в его теле.
Угодив в капкан, он получил сразу две раны — одну в плечо, где кости сустава оказались сломаны, и вторую ’ в грудь, на которой среди меха теперь виднелся шрам. Он возблагодарил Камень, обнаружив, что по-прежнему может владеть правой лапой, но два когтя утратили былую подвижность и слушались его гораздо хуже, чем когти на левой лапе.
Тут Брекен заметил, что увяли еще три цветка медуницы, и понял, что весна подходит к концу. Какие кошмары ему снились, какие дурацкие бессвязные сны! В них он видел самого себя таким, каким ему доводилось бывать в разные времена: трусливым и храбрым, грустным и серьезным, равнодушным и полным любви. Как будто в одном и том же теле умещалось множество кротов с разными характерами. Крот, который покинул Данктон, совсем не походил на того, который прибыл в Аффингтон, а тот, что покинул Аффингтон, сильно отличался от странника, пробиравшегося через Кумер. Но каждый из них стремился отыскать то, о чем Брекен теперь мог думать со спокойной улыбкой, глядя на серые стены своего туннеля и понимая, что реальнее этого нет ничего на свете.