Бремя колокольчиков
Шрифт:
– От вляпались, - сказал уже заметно обкурившийся парень, - российские номера они любят! Ща с тебя трясти по полной будут, держись!
– А из меня особо не вытрясешь - я гайцам не даю, - сказал Антон, нажимая кнопку диктофона в кармане, и пошёл в машину инспектора.
– Понимаете, уважаемый, в Украине это серьёзное нарушение. Сто сорок - это за пределом вообще. Я даже ж и штраф за такую скорость взять не имею права. Я должен составить протокол, отобрать у вас права и направить всё это
– Ну... а есть ли ещё варианты?
– поинтересовался Антон.
– Та я не зна-а-а-ю. Какие ж тут варианты. Нарушение, ховорю, серьёзное. Вы ж могли в деревне курицу задавить, ну... или человека... Тут тысячи рублив мало буде...
– И что вы мне предлагаете?
– Та я ничехо не предлаха-а-ю. Это вы мне предложите, если хотите скорее отсюда на отдых ехать, а мы уж шо-нибудь зробим...
– Значит так! Во-первых, вы не представились. Во-вторых, на вас нет головного убора. В-третьих, я возмущён вашими предложениями и манерой разговора. Я остаюсь и пойду в суд жаловаться на вас.
– Та шо вы ховорите? Это я сейчас на вас всё напишу, шо вас вообще на пятнадцать суток посодют!
– Вот и давайте, а я пойду в машину на вас заявление писать. Кстати, у меня родственник в Киеве в МВД вашем работает, сейчас напишу и буду ему звонить!
Про родственника Антон конечно наврал, но садился в машину довольный. Над гаишниками издеваться он любил, а тут ещё хотелось отыграться над кем-то из местных правоохранителей за взятку, которую ему пришлось за Глеба платить на границе.
Садясь обратно в машину, он почувствовал характерный запах. «Ё-ё-ё! Вся машина прокурена травой! А если гаец учует? Хорошо хоть я его записал, есть аргумент в запасе» - думал иконописец, доставая из кармана диктофон. «Блин! Не ту кнопку нажал!»
– Глеб, у тя ручка есть?
– На.
Антон достал листок, подложил книжку и стал старательно изображать, будто что-то пишет. К окошку подошёл гаишник незалежной державы.
– Шо, пишешь? Ладно, не пиши уже... На права...
– Не! Это как же я писать не буду, когда вы столько нарушений допустили?! Я буду жаловаться в вышестоящие органы!
– говорил Антон, почти высунувшись в окно, стараясь загородить собой сидящего сзади укуренного парня.
– Ладно...
– сказал сотрудник органов правопорядка примирительным тоном, протягивая в окошко машины вместе с правами сто гривен, - так доховоримся?
– Русские туристы денег не берут!
– провозгласил Антон вырывая права и быстро заводя машину.
Потерявший дар речи милиционер так и остался стоять с купюрой в руке.
– Это шо, я не понял? Ментяра тебе денех давал?
– изумился николаевский паренёк.
Довольный Антон в красках рассказал, как дело было.
– Не, ну это ваще! Я ж такого ваще не слыхал, шоб наш мент сам денех давал шофёру! Дак мне ж никто не поверит!
– ликовал парень.
Глеб
Шелест сухих камышей
Нам и вправду пора идти.
Я слышу голос, который зовет, как и раньше.
Я слышу он манит меня домой.
Led Zeppelin, «Babe, I'm gonna leave you» [149] .
Огромный гранитный шар. Красивый и старинный. Не было его здесь, Глеб это точно помнил. По этому переходу через дорогу на Сретенском бульваре он с детства ходил. Холодная и мудрая громада камня завораживала.
Блестящая новая иномарка на огромной скорости несется по улице. От ограды бульвара отделяется собака. Диковатая. Смесь овчарки с кем-то дворовым, одновременно и неприятная, и привлекательная своей простотой. Она с лаем бросается за машиной, как любят уличные псы. Слишком близко к машине...
Собаку задевает бампером, отбрасывает в сторону, прямо под колёса черного шикарного BMW, мчавшегося сзади. Глухой звук удара живой плоти о жесткий металл. Тело пса отлетает к ограде бульвара.
Ещё один глухой стук. Шар медленно скатился с небольшого, по пояс, постамента, ударился об асфальт, калеча трамвайные рельсы, ещё немного откатился и рассыпался прямо на проезжей части.
Глеб понял, что его надо обязательно собрать. Эта гранитная глыба должна быть целой, тогда всё будет хорошо, цельно, правильно... Даже у этого несчастного пса... Собрать, склеить... Чем клеится гранит?
Из-за угла появляется трамвай. С другой стороны - машина, сбившая собаку. Она развернулась и несётся прямо на Глеба. Шар рассыпается в руках в мелкую крошку. Это трамвай или машина ударились прямо в него...
Глеб дёрнулся, открыл глаза. Темнота, странный шелест.
– Что, брат, опять кошмар приснился?
– услышал он голос Антона.
Постепенно сообразил, где он. Они едут с другом в Крым и остановились
где-то между Запорожьем и Мелитополем в гостинице на трассе, а шелестит так странно сухой камыш, его много кругом. Огонек сигареты зажегся у открытого окна.
– Ты извини, я покурить захотел, открыл окно, а там теплый ветер с моря и степь, как будто рассказать что-то хочет... Столько разных ночных звуков...
– В такие ночи здесь где-то Махно скитался в надежде на другую жизнь, такую же свободную и свежую, как этот ветер... Впрочем, почему только ночью и именно такой? Это меня что-то спросонок на лирику потянуло... Кошмар, и правда, привиделся. Наверное, я от него и проснулся...
– Да, ты что-то возбуждённо говорил во сне, как тогда, помнишь? Ты у меня в Питере неожиданно пьяный появился, из окна мастерской ещё ссал... А потом посреди ночи тебе привиделось, что ты у настоятеля своего в кабинете каким-то образом оказался...