Бремя колокольчиков

Марков Алексей Викторович

– Кажись всё... Ничего не оставил нужного...
– осмотрел опустошённую наполовину келью протодьякон Николай.

– А музыку забирать не будешь? Нормальный аппарат же...
–

– Да брось, отец Сергий! Старьё!

– Ну... я не знаю, на дачу хоть отвезёшь.

– Слышь, ты уж блажишь, как Глебушка. Батянь, понимаешь, у меня теперь всё упаковано!

– Эх, жаль, что оно так всё вышло... Добро было жиги нам, братиям вкупе... пока Глеба не выкинули... и Вячеслав ещё служил... Да, не думал, что про то время, как про лучшее вспоминать

буду. А теперь и ты уходишь... А помнишь, как Глеб тебя подстебал? Ты тогда с похмелья на службу не вышел, а он тебя тяжко болящим помянул...

– М-да...
– усмехнулся Николай, - я его потом месяц так поминал! Потом начали за упокой друг друга поминать: я его новопреставленным, а он меня - приснопамятным...

– Но последнее-то слово за ним все-таки было! На Троицкую родительскую^[184], когда канон читается о всяко погибших: и рыбами съеденных, и в огне сгоревших, и прочие ужасы кошмарные... Он тогда прямо на панихиде на весь храм: «Жабой удушенного протодьякона Николая»... Потом ещё настоятель разборку как всегда устроил...

– Лихие 90-е! Иначе не скажешь! Тогда дисциплинку промеж нас ещё не навели. Ну, а теперь что тут делать? Глеб... Вот у меня, тоже с женой не вышло, но нормальный вариант нашёл же! Девка молодая, симпатичная, сексуальная, дочь управленца, вся из себя образованная-интеллигентная. Ну ты видел... И меня папаша её на хорошее место определил! В такую фирму не всякого возьмут ещё! Как люди жить будем, а послужить на праздник я куда- нибудь съезжу, если захочу...

– Ну, всё же у тебя теперь второй брак - по канону тебе служить нельзя... Не, я понимаю, Коль, не смотри на меня так... И вообще... А Глеб в монастыре спасается...

– Ага! От кого он в этом сраном бабьем монастыре спасается? Не, я грешник, факт! Но это же тоже фигня, и ты сам знаешь! Зачем только пургу эту несёшь?

– Ну, а что ему было делать?
– отступал отец Сергий под натиском уходящего из церкви протодьякона.

– Конечно, Глебушке до меня далеко! Перед ним бабы штабелями не ложатся, но уж чего-нибудь мог бы найти... Типа он же умный и со страданием на морде! А это иные романтические натуры тоже любят... Хоть бы, блин, послушницу какую нормальную увёл, что ли?... А так сейчас, поди, в грязищи по колено сопли жуёт. И сам не знает, зачем и кому это нужно^[185]... Как у Вертинского в песне.

Протодьякон был не далёк от истины. Отец Глеб в этот момент был и вправду в грязи по колено, но на хорошем джипе монастырского спонсора Владимира, который вызвался подвезти его до деревни причастить умирающего.

Спонсор был из братков, здоровый русский парень. Обычно он в монастыре не исповедовался. Духовником всей их бригады был благочинный из города. Но как-то подошёл Владимир на исповедь к отцу Глебу, решив причаститься на праздник. Перечислив грехи, благотворитель обители по известному ему обыкновению наклонил голову перед аналоем. Однако священник не торопился

накрывать её епитрахилью. Пауза затягивалась, и Владимир напомнил о себе:

– Батюшка, молитву разрешительную прочтите.

– Да это понятно, прочту, куда я денусь. Вот я прочту: «Прощаю и разрешаю», а Бог скажет: «Не прощаю и не разрешаю», причём и вам, и мне... Мы вот с вами в это всё играем, а Он-то видит и сердце, и дела наши... Я понимаю: время, обстоятельства, все кругом такие и иначе выжить трудно. И сам я приспосабливаюсь, и совсем не образец для подражания... Но ведь всё равно выходит, что мы только играем в Его правду, а не живём по ней...

Спонсор после этого у Глеба никогда не исповедовался, но стал относиться к нему с неким интересом и даже покровительством. И, когда однажды игуменья обратилась к нему, не поможет ли он решить с владыкой вопрос, чтоб другого священника назначили, Владимир почесал короткий ёжик на голове и ответил: «Не, не надо его менять, пусть молится здесь...»

– Не надо меня ждать, я и сам обратно дойду...

– Да бросьте, батюшка, по такой грязищи? Подожду уж...
– ответил отцу Глебу благотворитель, когда подвёз его к избе.

Запах в комнате был характерный: мочи и лекарств. В углу на кровати лежал измождённый старик, кожа да кости.

– Вот, батюшка, мы его не кормили, ну да папа и так четвёртый день не ест. Вы уж сделайте, что надо. Анатолием его звать - сказала женщина, убирая со стола грязную скатерть.

– Он причащался когда до этого?

– Что вы! Времена-то советские были...

– Да уж двадцать лет, как не советские.

– Ну... всё равно. Мужик - и в церковь... Много вы таких видали? А он у нас скромный... Всю жизнь - тише воды, никому не перечил... Но против-то Бога не был...

– Понятно... Он хоть в сознании?

– Да вроде был... Ща разбужу его попробую... Пап! Па-а-ап, просыпайся, батюшка пришёл, сейчас тебе всё сделает.

– Доктор?
– проскрипел старик.

– Нет, не доктор. Этот уже к тебе не ходит. Батюшка это! Ба-тюш-ка. Причастит тебя или что там надо... Чтоб ты не мучался так...

– А я не знаю... а что надо от меня?

– Анатолий, меня Глебом зовут, я - священник. Прежде всего, вы в Бога верите? Вообще, вам это надо?

Хозяйка посмотрела на священника с удивлением.

– Батюшка, ну, что вы вопросы-то такие задаёте... Вы сделайте, что положено...

– Так если он неверующий, не хочет ничего, то зачем его всем этим насиловать? Не на пользу это никому...

– Не зна-а-а-ю...
– отозвался Анатолий, - раньше верить не положено было... В монастыре склад был... А сейчас всё по-другому...

– Поймите, мы сейчас не про положено или нет. Ваш жизненный путь, что греха таить, подходит к концу... Вот, если вы верите в Творца, что Он есть, что Он добрый... Вы можете постараться сейчас подготовиться к переходу туда, к Нему... Но это только если есть вера... Без неё пустой ритуал никому не нужен...