Бремя стагнатора
Шрифт:
Девушка ответила равнодушным взглядом: кто такой, не помню, через меня вас таких тысячи прошло.
Рибаун нахмурился: «Что эта шлюха опять здесь делает? Аристократик снова хочет предложить ее в уплату? Нет уж, хватит! Ее острый язычок уже доставил ему немало неприятных минут. Чересчур говорлива для портовой девки».
Кин Саргамо кивнул на стол:
– Пей, ешь, рассказывай… У меня сегодня не так много времени, – и он кивком указал на девушку.
«Та-ак, похоже, красотка совсем его окрутила…»
Кроме Свена, которого он считал солмаонским агентом, Рибаун не первое лето передавал
– Во имя и по распоряжению Ложи вы арестованы!
Земной психиатр в диагнозе сомневался бы недолго: ярко выраженная мания преследования. Сам же Рибаун просто считал себя разумно осторожным человеком. Пуганой вороной. Или – если использовать дословный перевод – пуганным сарехом, маленьким домашним грызуном.
Кожевенник сел за стол, налил себе вина. Достал из-за пазухи несколько свитков, бросил на стол, жестом пригласил Саргамо посмотреть:
– Вот все, что удалось раздобыть, благородный кин. По-моему, это должно вас заинтересовать.
Аристократ склонился над бумагами, торопливо просмотрел их. Первые две отбросил в сторону:
– Мусор!
Следующую прочитал внимательно, хмыкнул:
– Вот это уже лучше!
Выполняя просьбу Саргамо, Илама буравила кожевенника взглядом исподлобья. Даже подталкивала его мысленно: «Прочь, уходи! Забирай свои свитки и проваливай!»
Он что-то вполголоса разъяснял, спокойно и уверенно водя руками по документу, но внутри чувствовал себя неуютно. Присутствие девушки тяготило его, Рибаун до сих пор никогда не вел дела при посторонних. Да, с ним приходили люди, вроде того же копировщика Изнавара, но это были его люди, проверенные или купленные за хорошую цену.
Рибаун неодобрительно прищурился. Она, конечно, слишком глупа, как и все портовые девки, чтобы понять хоть малую крупицу из разговоров мужчин, но дознаватели Ложи, доведись ей попасть к ним в руки, заставят вспомнить все до последнего слова. У них и немые рассказывают, а безголосые поют как птицы.
– Откуда вот это?
– Ко мне в мастерскую поступил заказ якобы от торгового курьера в Чжандоу – срочно обшить кожей несколько свитков. Непромокаемой, так, чтобы выдержали дорогу морем. Сами документы мне не показывали – сказали: государственный секрет. Тогда я послал подмастерье обмерить свитки. Считается, что он неграмотен, – кожевенник усмехнулся. – Читать он действительно не умеет, зато обладает уникальной памятью: вернувшись в мастерскую, он не только доложил размеры, но и нарисовал точную копию свитков.
– Неплохо. Имя курьера ты
– Лиантар.
– Как он выглядел? Описать сможешь?
«Солмаон… Чжандоу… – Илама едва заметно поморщилась. – Ох, уж эти мужчины со своими хитроумными планами! Да любая задумка молодой разносчицы на торгу на животрепещущую тему: „как бы окрутить богатого купца“ куда как сложнее их заумных комбинаций!»
Она снова презрительно смерила Рибауна взглядом. Кожевенник дернулся, как от удара, покосился на нее уже с явным подозрением.
«Вот дубина! Неужели он никак не поймет, что видела я в погребальной яме всю их политику!»
На самом деле Иламе вдруг стало очень грустно оттого, что Рибаун отнимает у нее Саргамо. Конечно, скоро они закончат обсуждать свои дела, кислый кожевенник уйдет, но северянин уже не будет таким, как раньше. Он снова станет задумчивым, как будто он не здесь, не рядом с ней, а где-то далеко. Он будет все время думать о делах и больше не скажет ей: «Я тебя спасу!»
До следующего раза.
Фитили масляных светильников догорали, огоньки подрагивали, то опадая, то снова вздымаясь вверх – по комнате заплясали причудливые тени. Илама смотрела в потолок, разглядывая их бесконечную игру, и не замечала пристального взгляда Рибауна.
Саргамо передал кожевеннику кошель, тот принял его с поклоном.
– Неплохой улов. Но не более того. Надеюсь, в следующий раз ты порадуешь меня чем-нибудь повесомей.
– Непременно, благородный кин.
– Ладно, ступай. Если что, ты знаешь, как связаться.
Илама торжествующе посмотрела на Рибауна: получил, мол? Меня за три монеты купить хотел, а самого на моих глазах выпроваживают. С подачкой на бедность.
Кожевенник понял ее по-своему, насупился, поклонился Саргамо и вышел, преисполненный самых черных подозрений. Руки его привычно дрожали.
Расставание с Иламой черным пятном легло на сердце. Конечно, девушка с жаром отозвалась на поцелуй, кивнула в ответ на «обязательно вернусь» и даже пообещала ждать. Но все равно Свену казалось, что он незаслуженно оскорбил ее, походя, не заметив, да так и оставил в опустевшей комнате доходного дома толстой Бреды.
«Ладно, недолго тебе осталось, девочка. Скоро я тебя увезу. Чего бы мне это ни стоило!»
Хеглунд в несколько прыжков пересек Веселую улицу, привычно скрылся в тени глухой стены, проверился, нет ли слежки. Вывернул наизнанку плащ, снял и сунул за перевязь дорогие побрякушки.
Быстро пробежал полкилометра по дну старой сливной протоки, зажав нос, чтобы не оставить на камнях содержимое желудка. Остановился у чахлого кустика огневца, пошарил рукой в корнях. Нащупал неприметную нишу и достал из нее тугой сверток, внешне похожий на ком грязного тряпья: самый последний нищий – и тот не позарится.
Свен выудил из свертка трансивер, пощелкал клавишами. Следящая система сообщала – рядом никого, можно переодеваться спокойно.
Под тряпками прятался бронежилет, весьма искусно сработанный под нательную рубаху. Хеглунд приладил его под плащ, затянул липучки и подмышечные ремни. Постучал себя по груди. Моноткань отозвалась глухим «ду-ду-ду».