Брестский мир: Ловушка Ленина для кайзеровской Германии
Шрифт:
Возможность сговора между воюющими коалициями за счёт России в то время относилась скорее ещё к разряду гипотетических. Впоследствии она стала реальной, но тогда, осенью 1917 г., у России пока оставались силы, чтобы сопротивляться такому развитию событий. Это признавал и сам Ленин, говоря о ещё не исчерпанных, «необъятно великих» ресурсах России для ведения «революционной войны». Характерно, что Ленин рассматривал тут две альтернативные возможности: заключение мира и продолжение войны под революционными лозунгами. Примечательно также, что перемирие с Германией у него выставлено здесь только как средство упредить заключение сепаратного мира между западными союзниками России и Германией.
Упоминая же об угрозе сдачи правительством Петрограда немцам (этот аргумент он ещё не раз повторит до Октябрьского
До самого Октябрьского переворота Ленин неустанно призывал своих товарищей брать власть, не дожидаясь созыва 2-го съезда Советов. Конечно, свою роль играла понятная неуверенность Ленина в том, что при власти Временного правительства Съезду Советов вообще позволят собраться. Но ближе соприкасавшиеся с настроениями масс большевистские лидеры видели, что необходимую моральную поддержку свержение правительства будет иметь лишь при опоре на волю легитимного органа «революционной демократии», каким мог быть только Съезд Советов. Взявший в свои руки практическую подготовку восстания, Троцкий приурочил техническую операцию по смене власти к открытию Съезда.
Применительно же к ситуации середины сентября — середины октября 1917 г. выполнение установки на вооружённое восстание закончилось бы для большевиков примерно так же, как июльские события. Но последствия были бы глубже — в результате повторной неудачи большевики уже бы не поднялись. Поражение большевиков в тот период было неминуемо не только из-за неготовности страны поддержать переворот, не только из-за неизжитых ещё даже среди рабочих и солдат столицы настроений «соглашательства», не только из-за неутраченной ещё способности правительства влиять на ситуацию. К перевороту была не готова сама партия большевиков. И даже в середине октября, когда Ленину удалось убедить большинство соратников в актуальности восстания, среди них оставались те, кто считал такую игру неоправданно рискованной. И у них были основания возражать — в том числе и ссылаясь на некоторые прежние экстремистские ошибки Ленина.
То, что доказало (и то с трудом) свою практическую верность в конце октября, месяцем или даже двумя неделями раньше неизбежно окончилось бы катастрофой для Ильича и его партии. Получается, что партия служила амортизатором любых поспешных экстремистских призывов, в том числе и тех, которые исходили от её вождя. Это лишний раз опровергает расхожую обывательскую легенду о том, будто большевики в 1917 г. представляли собой спаянную железной дисциплиной когорту сверхлюдей (или недочеловеков, смотря по пристрастиям), противостоящую остальной массе населения, повинующуюся любому указанию вождя и в этом черпающую свою силу. Нет, сила большевиков была в том, что они были массовой демократической партией, руководимой стремлениями и интересами масс. Эти интересы, настроения, а порой и искренние заблуждения не позволяли в полной мере реализоваться догматическому экстремизму вождей. И только благодаря этому обеспечивали партии политический успех.
Ленин первым в партии и очень быстро, порой чересчур резко, реагировал на изменения политической обстановки и соответственным образом радикально изменял свои выводы.
При этом прогноз Ленина снова в принципе оказывался правильным, даже если он исходил из не всегда верных предпосылок (как в ситуации сентября 1917 г.). Он ошибался только в сроках, торопя с осуществлением своих новых установок. Но его товарищи по партии не всегда вовремя замечали те факторы, которые заставляли Ленина коренным образом менять оценку ситуации. Поэтому они сперва оказывались ошарашенными. Требовалось какое-то время, в течение которого они убеждались, что стратегическая оценка обстановки их вождём в общем правильна и требует адекватной реакции именно в том духе, в каком настаивает Ильич. Но этот «консерватизм» большинства соратников Ленина предохранял партию от поспешных действий, которые могли бы оказаться для неё
Ленин как демократ-государственник
Неоднократно в течение 1917 г. Ленин предстаёт перед нами как гражданин, болеющий сердцем за свою страну и ищущий возможность предотвратить грозящую гражданскую войну. Но почему же считать эту позицию Ленина только каким-то кратковременным исключением для него? Почему не принять, что именно такая позиция была для Ленина неизменным императивом, а различались только практические выводы из неё применительно к складывающейся обстановке?
Не может быть сомнений в том, что Ленин стремился к политическому успеху с наименьшими трудностями. Гражданская война — крайнее средство. Она фигурирует как фактор в его оценках и прогнозах, но было бы заведомо неверно приписывать ему стремление к ней. Да и как могло быть иначе? Исторический опыт показывал, что восстания радикально настроенных масс против господствующих классов как правило заканчивались неудачей. Наоборот, буржуазия, опираясь на те же уроки истории, могла чувствовать себя гораздо более уверенно, сознательно ведя дело к Гражданской войне. Печальный итог Парижской Коммуны 1871 г. мог вдохновлять имущие классы России, но не пролетариат. Программа и тактика большевиков в 1917 г. показывает, что эта партия стремилась воплотить интересы максимально широких слоёв населения, причём по возможности мирными средствами, не вызывая буржуазию на открытое вооружённое столкновение. Не видеть этого — значит игнорировать главные социально-политические реалии 1917 г.
Все четыре первых месяца революции ленинский лозунг «Вся власть Советам!» (точнее — три месяца, с начала апреля, когда он был выставлен) полностью отвечал установке на её мирное развитие. В июле — августе Ленин характеризовал (как выяснилось, ошибочно) сложившуюся ситуацию как военную диктатуру буржуазии. После провала мятежа Корнилова Ленин снова вернулся к установке на мирное развитие революции и надеялся на её осуществление в течение почти половины сентября. Только явный крен «умеренных» социалистов в сторону очередной коалиции с либералами заставил его отбросить надежды на мирный переход власти к Советам.
Реализация большевистского лозунга «Вся власть Советам!» до июльских событий и в первые дни сентября означала бы переход власти отнюдь не к большевикам, а к блоку меньшевиков и эсеров. В преддверии 2-го Всероссийского съезда Советов осенью 1917 г. большевики вели предвыборную кампанию в пользу не кандидатов от своей партии, а в пользу «противников соглашательства» [176] . Таким образом, политические установки большевиков носили широкий демократический характер. Они отнюдь не были нацелены на монопольный захват власти только их партией. Чья вина, что последовательными в осуществлении этих установок среди всех левых партий оказались одни большевики?
176
«Рабочий Путь», 30.09.1917.
Хозяйственную разруху, которая после Февраля усиливалась от месяца к месяцу, тогдашние и нынешние буржуазные историки революции списывали и продолжают списывать на деятельность левых, на забастовки, на непомерные требования рабочих к предпринимателям. Но есть свидетельства и другого рода: «Секретарь петроградского отдела кадетской партии говорил мне, что экономическая разруха является частью кампании, проводимой для дискредитирования революции… Мне известны угольные копи близ Харькова [очевидно, имеется в виду в Донбассе. — Я.Б.], которые были подожжены или затоплены владельцами, московские текстильные фабрики, где инженеры, бросая работу, приводили машины в негодность, железнодорожные служащие, пойманные рабочими в момент, когда они выводили локомотивы из строя» [177] .
177
Рид Дж. Ук. соч. С. 31.