Бретёр
Шрифт:
— Да, но, — напомнила графиня Ксения, — ты не можешь не пригласить Мурина, даже если его придется привезти в кресле и всего в бинтах.
Графиня Вера вообразила это и передернула плечами. А графиня Ксения милосердно напомнила, что и в страдании подруги есть смысл:
— У Мурина брат.
Ипполит Мурин был человеком, перед которым в Петербурге трепетали. В отличие от гусара-младшего — Матвея, Ипполит пошел по дипломатической линии и зашел так высоко, что голова кружилась у тех, кто следил за его карьерой. Он был любимцем государя, и никто точно не знал, чем именно он занимался — какие-то законы сочинял,
— Значит, ужин и вист. И надо предупредить всех потихоньку, чтобы при военных, которые приехали из действующей армии, они ни в коем случае не говорили по-французски. Боже мой… Значит, половина гостей вынуждена будет молчать как рыбы. Что за вечер предстоит!
— Дорогая, я восхищаюсь тобой, — отозвалась с кушетки графиня Ксения. — Ты жертвуешь собой во имя патриотического долга.
Графиня Вера послала подруге благодарный взгляд, отбросила перо, позвонила в колокольчик и велела явившемуся лакею разослать приглашения согласно списку гостей — и принести тотчас чай. А когда он удалился, сказала графине Ксении:
— Этот Мурин… Я его не понимаю. Что за охота выставлять напоказ свои увечья? Я чувствую себя так, будто он нас ими попрекает.
— Милочка, это неизбежно, поэтому думай о хорошем: Ипполит Мурин наверняка запомнит внимание, которое ты проявила к его армейскому братцу.
Братьев Муриных — Ипполита и Матвея — разделяли чуть не десять лет и разница во взглядах и опыте, но родственная любовь, душевная близость превозмогали всё. Едва получив записку от младшего, доставленную казачком Демутовой гостиницы, Ипполит Мурин лично испросил у государя выходной. Император был очарователен, как всегда: «Обнимите от моего имени раненого героя». Со свойственной ему чуткостью Ипполит не стал сразу же передавать брату этот привет. Он поспешил в Демутову гостиницу не за спорами, а в надежде убедить брата послушаться его совета.
— Будь я на твоем месте, я все же бы поехал в деревню.
Как Ипполит и ожидал, младший сразу насупился:
— А чем плоха гостиница?
Ипполит оглядел номер, в котором остановился Матвей. Пахло воском, которым натерли паркет, и слегка краской от свежих стен, на которых повторялся узор из лавровых венков. Полосатый диван растопыривал кривые ноги, за тяжелым занавесом помещалась, надо полагать, спальня. Госпожа Петрова жутко боялась, что постояльцы будут говорить «при Гюне было чище» и «не имеют все же наши русские красиво жить, не умеют». Она лично проверяла своим белым платочком, есть ли пыль. Горничные трясли пушистыми метелками ночи напролет. С Васильевского острова даже был вызван китаец — он секретным способом вывел тараканов, перед которыми когда-то капитулировала сама госпожа Гюне (правда, скептики говорили, что тараканы из Демутовой гостиницы не погибли, а перешли в дом госпожи Трубецкой).
— Недурно, — заметил старший Мурин. — Но дома и стены помогают.
— Осень в деревне? Бр-р-р. Нет, спасибо. — Мурин сидел на диване, трость стояла рядом.
Старший Мурин примерился к креслу. От обивки пахло не пылью или клопами, а лавандой. Сел, заложил ногу за ногу,
— Можно подумать, осень в Питере — благодать, — он наклонился папиросой к огню. Когда старший Мурин закурил, на манжетах у него блеснули простые золотые запонки. Он был одет нарочито скромно. Галстух был завязан без претензий, воротник подпирал худощавые щеки. Ему не надо было украшать себя, власть и влияние окружали его ореолом вместо бриллиантов. Он выпустил дым.
— Осень — дрянь, — согласился младший. — Но дело не в этом. Я навидался… (но тут он успел притормозить и сказал совсем не то, что хотел) грязи и неудобств. Хватит с меня жизни в стиле Руссо. Я все лето видел дороги, поля, леса, пыль…
Тут Матвей Мурин опять успел затормозить вовремя.
— …А теперь хочу, чтобы вокруг меня был город, извозчики, тротуары, окна, мостовые, живые и целые люди. Цивилизация! Я теперь хочу, видишь ли, не в пруду мыться, а лежать в медной ванне. Бриться у цирюльника, а не у денщика. И вообще — бриться каждый день. Каждый день менять рубаху. Есть досыта. Носить чистое исподнее.
— Ну, эту подробность мог бы и опустить.
— Ах, но как же объяснить, что такое война, тому, кто на ней не был? Прежде всего, это ужасные неудобства каждый день.
— Смотри это кому-нибудь здесь не ляпни, — быстро предупредил старший брат.
Мурин удивленно посмотрел.
— Упирай на героическое, — посоветовал брат. — Все жаждут услышать про подвиги. Что-нибудь на древнеримский манер лучше всего. Слышал, как про Раевского рассказывают? Обнимемся, сыны мои, победим вместе или вместе умрем за родину.
— Но ведь это неправда! Сам генерал Раевский говорит, что это неправда! И сыновей его там даже не было, когда бой на мосту начался. Они в лесу грибы собирали.
— Раевский сам так говорит?
— Конечно. Он же честный человек. Зачем ему патриотические сказки?
— Он неумный человек, в таком случае. Не будем о нем спорить. Я с тобой полностью согласен. Но речь сейчас о петербургском свете, а здесь уж, прошу, доверься мне.
Мурин подтянул к себе трость и покраснел.
— Что такое? — заметил заминку брат, обладавший, как все искусные дипломаты, чуткой наблюдательностью.
— Ты поэтому советуешь мне ехать в деревню? Чтобы я чего тут не ляпнул? И не выставил тебя в смешном виде или похуже?
Старший Мурин закатил глаза, точно ему было за двадцать, а брату четырнадцать:
— Боже мой. Нет. Конечно! Нет! Мне просто кажется, что, будь я на твоем месте, мне бы какое-то время не хотелось видеть так называемых светских людей, особенно светских дам.
Младший нахмурился. Старший потянулся и положил руку брату на колено:
— Милый. Я тебе верю, что война — это ад.
— Я такого не говорил!
— Я говорю: я не могу и половины представить того, что ты повидал и пережил за эти несколько месяцев. Но понимаю только, что ты побывал в преисподней. Теперь тебе предстоит вернуться к живым. В грешный мир. И делать это следует постепенно. Советую уехать в деревню, пусть будет что-то вроде чистилища, перехода. Не стоит вот так сразу — бултых! — бросаться оттуда в наши петербургские гостиные. Особенно начинать с гостиной этой мегеры графини Веры.