Бретёр
Шрифт:
— Вот сука… Вот сука… Чуть ведь не пришил… — лежал всем весом на нападавшем и бормотал Андриан, точно не веря, что избежал верной смерти.
Лоб разбойника был усеян каплями пота, из царапин струилась кровь, щеки побагровели, борода встала веером от усилий, которые он предпринимал, чтобы высвободиться, — но напрасно: Андриан только туже сжимал объятия. Мурин ногой откинул подальше топор и наклонился над поверженным:
— Как тебя звать?
Тот захрипел. Мурин качнул головой Андриану, тот ослабил хватку. Из глотки вырвалось
— Убивцы.
— Как тебя звать? — повторил Мурин.
— Никак.
— Как звали твою хозяйку?
— Никак.
— Ясно.
— Пни его хорошенько по морде, ваш блародь, — порекомендовал с пола Андриан. — Чтоб заговорил.
Мурин пропустил добрый совет мимо ушей. Опустился на колено у самой головы разбойника. Посмотрел в прищуренные от бешенства глаза.
— Вот что, любезный. Мы твою госпожу не убивали. И даже не были с ней знакомы.
— Как же, — прохрипел тот. — Скажи еще, и карт в руки не брал.
Мурин покачал головой:
— Не так чтобы.
Из горла у того вырвался клекот. Мурин понял, что разбойник пытается смеяться.
— Хочешь верь мне, хочешь не верь, дело твое. А только молчанием и запирательством ты ей не поможешь.
— Ей?
Мурин слегка смутился. По факту мордоворот был прав: Колобку помочь уже было нельзя. И Мурин поправился: — Справедливости.
— О как! — в голосе была издевка.
— Ежели любил свою барыню, отвечай.
На сей раз Мурин попал в цель. Мужик задержал взгляд на Мурине, потом выдавил:
— Вели кабану своему отлезть. Тогда, может, и потолкуем.
— Я те… — Андриан стиснул его сильнее.
Но Мурин кивнул:
— Ничего. Нас двое, а он один.
Андриан слез с противника:
— Сам ты кабан.
Тот неуклюже сел, согнув колени. Грубые башмаки его уперлись в пол.
— Боров и есть. Ребра чуть не переломал, — проворчал он. Подобрал с пола картуз. Водрузил на лохмы. Осклабился Мурину: — Какой же у тебя самого в этом деле интерес?
— Истина.
— Ха!
— Смешного я тут ничего не вижу.
— Да ну.
— Ты можешь мне доверять.
— Ха!
— Ничего смешного не вижу.
— Гусь свинье не товарищ.
— Я тебе не товарищ, это правда. Но я ищу того, кто убил твою госпожу. Это тоже правда.
— С чего это ты такой ретивый? Денег больно много было?
На лице Мурина мелькнуло замешательство. Но не успел он и вздохнуть, как мужик воспользовался его заминкой, одним движением вскочил на ноги и с быстротой, немыслимой для его мощного сложения, бросился мимо, в прихожую, вон.
— Стой! — заорал было Андриан, дернулся следом.
Но по лестнице уже прогремели вниз шаги, и только тишина, полная обычных звуков большого дома, ответила им.
Оба послушали ее. Андриан не сдержал досады:
— Вот холера… Утек.
Поднял шляпу, отряхнул, расправил. Взял дубину, поднял фонарь.
Они спустились к коляске. Палаш был на месте.
— В трешку встанет, как пить дать.
Повесил фонари по бокам коляски.
Мурин думал о своем. Развернулся.
— Куда? — крикнул Андриан.
На лестнице Мурин оступился, чуть не упал. Боль была похожа на фейерверк: взрывалась, а потом огоньками стекала вниз. Вышибала дух. Цепляясь за липкие перила, Мурин заставил себя превозмочь ее. Разбитая дверь в квартиру, где жила Колобок, щерилась щепами. И четверти часа не пройдет, как добро растащат соседи. Мурин, хромая, на ощупь прошел еще раз по комнатам в спальню. Здесь стоял лунный свет. Мурин обернулся. Кровать с вмятинкой, шкап, письменный стол. Наклонился: кис-кис-кис.
Мурин вышел из парадной (или того, что местные обитатели называли парадной) с котом в руках.
— Святые угодники… — изумлению Андриана не было предела.
— Мы не можем бросить на произвол судьбы живое существо.
Кот прижмурил глаза, вид у него был лукавый.
— Это — живое — существо, — каждое слово Андриан выделил презрительно, — само о себе позаботится. Как все коты.
— Ему надо есть…
— Мышей!
— …и пить…
— Из лужи!
Лужи здесь и впрямь были выдающиеся. Но Мурин не дал себя перебить:
— …а мне — нужен повод наведаться в дом тетки Прошина, генеральши Глазовой.
Андриан остановился с подозрительным видом:
— Вот оно что! — он часто заморгал. — Уж не жениться ли ты на барышне решил?
Раздался звон с ближайшей колокольни, смутно белевшей в отдалении. Тьма еще не рассеялась, в столице наступало утро. Мурин ощутил кислый вкус кофе, выпитого еще в гостинице. Замахал руками:
— Завтрак, бритва, парикмахер. Я не могу явиться к ним небритым.
В вестибюле гостиницы Демута швейцар остановил взгляд на коте. Радушие сменилось большим сомнением. С моськами, которых держали при себе в номерах барыни, все было ясно. Насчет котов у него инструкций не было.
— Эх-м… госпожа Петрова… распоряжений… это.
Заметив заминку, к ним тотчас подошел мажордом:
— Извольте вашего кота, — невозмутимо протянул он руки, точно принимал у Мурина шляпу и перчатки.
Кот выражал полное равнодушие к тому, что перешел из рук в руки. Он не признавал саму идею владения живым существом и не считал себя «котом Мурина», как до того не думал о себе как о «коте Колобка». Пока лучшие умы Европы ломают копья, споря о том, что такое равенство, у кота давно готов ответ. «Вот истинный демократ, — поразился Мурин, — а ведь по этой же причине многие ошибочно считают котов обычными засранцами».