Бриг «Артемида»
Шрифт:
Свободного времени у Гриши было много. Это несмотря на то, что и матросам помогал, и с Петром Афанасьевичем иногда занимался письмом и счетом, и книжки, взятые у доктора, читал (например, про доблестного рыцаря Иванхое, писателя Уолтера Скотта), и с Митей вел долгие игры в шахматы, которые нашлись в кают-компании. (Сперва Митя его расщелкивал за несколько ходов, но скоро Гриша поднаторел в шахматных хитростях.)
Николай Константинович Гарцунов теперь не часто обращал внимание на Гришу. Может, считал, что пусть мальчик привыкает к самостоятельности, и долгими разговорами не докучал. Правда, однажды позвал к себе в каюту, спросил:
– Всё
Гриша бодро отрапортовал, что всё отменно и что привыкает он изо всех сил.
– В первые дни боялся, что будет укачивать, а оказалось, что вот ни настолечко…
– Это славно… А теперь возьми знакомую тебе вещицу… – Гарцунов протянул тяжелую тетрадь в кожаных корках – ту, в которой он во время сухопутного путешествия рисовал для Гриши парусные корабли и оснастку. – Здесь еще много чистых листов. Записывай, что увидишь в плавании интересного, потом пригодится… Вот и стило свинцовое.
– Спасибо, Николай Константинович… – выговорил Гриша, сделав подходящее лицо. Но, видимо, на лице все же не проступило особой радости: ясно, что всякими писаниями заниматься мальчишке не хотелось. Хватит с него уроков с доктором.
Капитан понятливо разъяснил:
– Ты не старайся писать много строчек. Иногда ведь довольно одного слова, чтобы потом вспомнился какой-нибудь случай или картина.
Гриша с благодарностью воспринял этот совет. И стал иногда записывать в тетрадь: „Киты с фонтанами… Чайка смотрела, как человек… Медузы у борта… Штиль, а потом порывы… Выиграл у Мити… Встретилось торговое шведское судно… Задний парус иногда именуют контр-бизанью, но это по привычке, а по правде он – грота-трисель…“
Запись о парусе была, пожалуй, самая длинная в тетрадке. И надо сказать, грота-трисель – косой нижний парус под гафелем задней мачты – того заслуживал. Скоро он, глухо взятый на все рифы, оказал бригу немалую помощь…
2
Про это событие в Гришиной тетрадке написано оказалось лишь одно слово: „Шквал“. Но ой-ей-ей сколько вспоминалось потом, когда на слово это натыкался взгляд!
Кончалась вторая неделя плавания. Лейтенант Илья Порфирьевич Новосельский заметил в кают-компании во время обеда:
– Миновали широту Франции, господа. Только в большом отдалении от сей державы.
– И слава Богу, что в отдалении, – подал голос первый лейтенант Александр Гаврилович Стужин. – Не хватало нам еще встречи с их эскадрой…
– Ну, едва ли доблестные галлы болтаются сейчас в океанских водах в надежде на случайную добычу, они заняты блокадами, – вступил в разговор мичман Сезаров. – А нам более грозят природные силы. Что-то за все плавание пока не было ни одной трепки. Как бы вскоре не аукнулось…
– Тьфу-тьфу-тьфу на вас, Владимир Игоревич! – рассердился вопреки обычному добродушию штурман Иван Данилович. – Что вы дразните Нептуна! Хотите накликать неприятности? – И он костяшкой пальца постучал по деревянной изнанке обеденного стола. Следом то же сделали и остальные. И даже Гриша, скромно сидевший на самом уголке (он тоже знал морские обычаи).
Впрочем, страха Гриша не испытал. Очень уж обыкновенными и ровными были качание океана и брига (они стали уже частью Гришиной жизни). Ласковой была синева. Добрым показался упругий, но ничуть не сердитый ветер, когда Гриша стал взбираться на марс. Веревочные ступеньки-выбленки резали босые ступни,
Гриша забрался, встал на теплую деревянную решетку, привычно прислонился затылком к основанию стеньги. От медного рыма, как всегда, пахло начищенным самоваром. Гриша улыбнулся этому домашнему запаху… и вдруг заметил, что ветер ощутимо слабеет. Бриг потерял обычную упругую силу, и теперь его качание стало неловким и каким-то растерянным.
Гриша с тревогой оглядел горизонт. Легкие белые облака были такими, как всегда. Но впереди и справа, у самого горизонта (Гриша увидел это из-под обмякшей нижней шкаторины фор-марселя) заметным стало еще одно облачко – похожее на комок серой пакли…
Гриша не раз – и от матросов, и от Мити – слышал, каковы они, признаки неожиданных океанских шквалов. Сердце у него ёкнуло и упало в живот. Он будто со стороны услыхал свой тонкий вопль:
– Справа по курсу, на весте, облако! Шквал!..
И сразу – топот на палубе, крики офицеров и боцмана:
– Куда вахтенные глядят… твою… Вашбродь, аврал?!
– Все паруса долой, кроме контр-бизани! Контр-бизань на все рифы!.. Право руль!.. – Это вахтенный офицер, лейтенант Стужин.
Матросы лезли по вантам, словно кто-то нанизывал горошины на нитки. Паруса стремительно подтягивались к реям, исчезали, словно таяли в синеве. Ветер угас совсем, бриг тихо двигался по инерции. Он разворачивался свободным от кливера и стакселей бушпритом к темнеющему серому облачку. Вернее, уже облаку…
– Все концы крепить намертво!.. Александр Гаврилович, двух человек в помощь рулевому!.. Григорий, марш в каюту! – крикнул появившийся на юте командир. Крикнул и сразу забыл про Гришу.
Тот и не подумал прятаться в каюте. Он успел скатиться с фор-марса еще до того, как наверх кинулись матросы, и теперь стоял, вцепившись в брусья кофель-нагельного ограждения фок-мачты. Уйти с палубы не давали нарастающий страх и… жутковатое любопытство.
„Господи, пронеси…“
Облако стремительно росло, оно занимало уже треть неба – кудлатое, клубящееся… живое и злобное. Из-под него рванул наконец ветер. Совсем не тот, что недавно подгонял бриг, а встречный… Прежние, привычно бегущие с зюйд-оста волны с маху столкнулись с новыми, накатившимися от веста. Громадными фонтанами взлетела, заслонив последнее солнце, вода, в небо улетели клочья пены. Гребни перемахнули бак, захлестнули людей. Ветер взревел, надавил, попытался оттянуть мокрого Гришу от мачты. Тот вцепился в точеные головки кофель-нагелей, на которые были намотаны снасти.
Зарифленный грота-трисель, будто громадный флюгер, удерживал бриг носом к взбесившемуся ветру.
Летящий навстречу, перемешанный с пеной и мокрой солью воздух стал серым, вода – мутно-зеленой. Как все смогло перемениться, перемешаться со свистом, ревом, громадно выросшими волнами и страхом! Бриг вздыбило и стало валить на левый борт.
Сквозь штормовой рев долетел опять голос командира:
– Все лишние в кубрик! Быстро! Чтобы не смыло к чертовой матери!..
Откуда-то возник рядом с Гришей гардемарин Митя. Тоже мокрый и очень злой.