Бригада: Металл и воля
Шрифт:
— Я — пас, — признался Док. — С детства корова на уши наступила. Это мой двойник — мастер.
Лучше помолимся, — предложил Федя.
Злой рассерженно фыркнул. На хвосте, можно сказать, сидят преследователи, жители посёлка превратились в рабов, а они что придумали — драть горло!
Саша вспомнил ночи у костра, когда он работал в в геологической партии, Ваньку-гитариста и Саньку-певунью. До чего же было хорошо! Ни криминальных разборок, ни убийств, ни грабежей.
Он тихо запел.
Над реки разливамиВновь закат поёт,НочьТёплая девичья ладошка прикоснулась к лицу Саши. Он не успел поцеловать её — пугливо отпрянула.
Док одобрительно кивнул, Федя пробормотал слова молитвы. А вот Витёк задумался. Скорей всего, о горькой своей судьбе, без любимой женщины, без крова над головой. Может быть, вспомнил детство, мать и отца, школу…
В пять утра путники подкрепились захваченными в дорогу хлебом и салом и двинулись в дорогу. Следующая остановка — на вырубке. Потом — полная неизвестность. Если верить туберкулёзнику, остаётся пройти километров тридцать с гаком.
Снова — колючий кустарник, выпирающиё корни деревьев, таинственная темнота. Пошел снег, потеплело. Снег — это хорошо, он спрячет следы, потепление — тоже на руку, не нужно кутаться в продуваемые ветром куртки.
Возле вырубки встретились два китайца с туго набитыми заплечными мешками. Испугавшись незнакомых людей, они попытались убежать, но Витёк догнал их. Хотел было малость потревожить им «причёски» — Белов запретил.
— Не надо, Витёк. Лучше — добром. Зло любой человек отвергает, оно противно его натуре.
Что со мной происходит? — в очередной раз сам себе удивился Белов. Расплывается жидкой кашицей перед сопливой девчонкой, пытается поцеловать ей ручку, молится, как на икону. Теперь, и того страшней: жалеет каких то купчишек да еще зарубежного происхождения. Докатился, миссионер хренов, миротворец чёртов! Принял Федькину философию, толстовец новоявленный!
Видел бы сейчас Кос своего брата, припечатал бы: крыша у мужика поехала, пора сдавать его в психушку. И будет прав!
Не бойтесь, ничего вам не сделаем. Просто поговорим и отпустим…
Явные золотоноши, мешая русские и китайские слова, что-то залопотали, благодарно закивали. Странные люди встретились им в тайге. Не бьют, не потрошат мешки, не выворачивают карманы, разговаривают уважительно, обещают отпустить. Вот только хромой злобствует, так что возьмёшь с несчастного инвалида…
Убедившись в безопасности, хунхузы — или мирные торгаши, кто их разберёт? — беспрерывно качали головами, заискивающе улыбались.
— Вы можете показать дорогу к деревне?
— Моя твоя понимай. Моя ходи в одну сторону, твоя — вон туда. За оврагом — дорога. Мал мала пройдёшь — деревня… Моя хочет предупредить: не ходи к избам. Тама плохие живут люди…
Отпустив китайцев, Белов задумался. Ну, ладно, до деревни не больше четырёх-пяти вёрст, дойдут они, не развалятся. А что дальше? О каких «плохих» людях лопотали китаёзы, какая очередная опасность ожидает беглецов. Неужели и до староверов дотянулись когтистые лапы ваххабитов?
Впрочем, лучше решать проблемы по мере их поступления. Первая задача — добраться до жилья. Ватсон, скрывая от товарищей недомогание, то и дело морщится, хватается то за грудь, то за бок. Федя плетётся, как Христос на голгофу, бросает на «Серого» умоляющие взгляды: когда же объявишь привал, сам видишь — обезножил, иду из последних сил. Витёк припадает на изувеченную ногу. Да и сам он чувствует себя не лучшим образом — побаливает зажившая рана от пули киллера, в глазах — какая-то мошкара.
Одна Ярослава держится, но и она побледнела.
Останавливаться, расслабляться нельзя. Ваххабиты, наверняка, уже опомнились и бегут за ними, как волки за лосем.
Наконец, преодолели широкий овраг, о котором говорил китаец, вышли на лесную дорогу. Идти стало легче — ни выпирающих корней, ни цепкого кустарника. Всёзнающий Док заставил друзей жевать ягоды лимонника, дескать, они прибавляют сил.
Неизвестно, что помогло — чудотворные ягоды или упорство, но к четырём часам путники увидели деревню. Десяток изб выстроились вдоль просеки, обещали отдых, если повезёт, — жаркую баньку и деревенский лакомства.
Появилось второе дыхание! Еще один, последний бросок…
Неожиданно, впервые за время знакомства, вернее сказать, дружбы, Белов не попросил и не посоветовал — приказал.
— Ни шагу. Затаитесь в кустарнике. Пойду я один. Если в деревне спокойно — подниму одну руку, если опасно — две.
Минут двадцать он внимательно изучал запорошенную снегом улицу, окна домов, дворовые постройки. Странная деревня! Будто её жители вымерли или ушли на промысел. Ну, ладно — мужики, они сейчас либо охотятся, либо бортничают, но почему не видно играющих детей, куда девались женщины и старики?
Мелькнула страшная догадка: неужели и сюда, в таёжную глухомань, дотянулись жадные лапы ваххабитов? Вспомнил опустевший посёлок плачущих женщин и детей, согбенных старцев, забитых «рабов». Рука машинально потянулась к «магнуму». Отдёрнулась, будто пистолет раскалён на огне. Стрелять только для сам самозащиты, а он что собирается делать?
«Брось, брат, интеллигентные замашки! — посоветовал голос Фила. — Око за око, зуб за зуб — не нами придумано. Вот и действуй соответственно.».
«А как же быть с данной самому себе клятвой: не убий?»
«Спрячь на время в карман и забудь, — вмешался голос Коса. — Расправишься с убийцами и насильниками — тогда вспомнишь».
«Ох, братья, до чего же мне тяжко без вас!».
«Не греши браток, не возводи напраслину, — упрекнул его голос Пчелы. — У тебя уже есть три надёжных друга, появится и четвёртый, и пятый. Уже появились первые ростки настоящей любви… Не медли, не оглядывайся на прошлое — действуй! Дай Бог тебе удачи! До встречи, братан!».
Правы братья, медлить опасно! Нужно идти в деревню, проверить чем она дышит, узнать куда исчезли староверы. Только — без оружия, один ствол против десятка всё равно не спасёт.