Бригантина, 69–70
Шрифт:
Не знаю, быть может потому, что в начале войны я сам был понтонером и несколько суток не сходил с моста через Днестр — единственного моста на сотни километров, над которым все время висели пикировщики (мост охранялся только спаренными пулеметами), — но из всех стихов о войне мне дороже всего эти. Разве можно забыть: «Как плоты, пошли понтоны. Громыхнул один, другой басовым железным тоном, точно крыша под ногой»?..
Это из «книги про бойца», которой восхищался Бунин.
Одна из последних, если не самая последняя, корреспонденция Аркадия Гайдара
Как не вспомнить о том, что пятнадцатилетний Аркадий Голиков окончил именно Киевские командные курсы (так началась его военная биография) и что здесь же, под Киевом, спустя двадцать два года оборвалась жизнь военного корреспондента Аркадия Гайдара.
Ему было тридцать семь лет.
Роковая цифра. Столько же было Пушкину и Маяковскому, чьи жизни тоже оборвала пуля. На это «странное совпадение» обратил внимание еще Михаил Зощенко в одной из своих книг.
Разница лишь в том, что Аркадий Гайдар погиб не как «писатель», а как рядовой пулеметчик. Но ведь настоящие писатели всегда солдаты. По сути, это одно и то же.
Аркадий Петрович часто печатался в пионерской газете, которую я редактировал до войны. В последний раз я увидел его в уже осажденном Киеве в гостинице «Континенталь», в которой жили тогда почти все военные корреспонденты — Борис Лапин, Захар Хацревин и другие, чьи имена высечены теперь золотыми буквами на мраморной доске в Доме литераторов.
Тишайшая улочка Карла Маркса была застроена четырех- и пятиэтажными домами в стиле барокко. Говорили, будто бы сам французский премьер Эдуард Эррио, приезжавший в Киев, сказал, что она напоминает ему Париж. И вот теперь эта улочка была на парижский лад перегорожена баррикадами. Прежде чем пробраться в «Континенталь», я долго лавировал между стальными противотанковыми «ежами».
На первом этаже в ресторане с роскошными лепными потолками, зеркалами и позолотой, пахло кислым борщом. Там я разыскал своего друга, киевского корреспондента «Комсомолки» Валерия Шумова. Потом этот спокойный, сугубо штатский парень, который был доброты необычайной, почти четыре месяца выбирался из окружения.
Путь этот был долог и труден. На нем пришлось хлебнуть немало горя и прозаику Борису Ямпольскому. Повесть Бориса Ямпольского «Дорога испытаний» знают многие, а мне врезался в память его большой очерк «Зеленая шинель», опубликованный в «Красной звезде». Это был, если не ошибаюсь, первый очерк о немцах. Какие они, если смотреть на них невооруженным глазом?
Жаль, что об этом не успел рассказать Аркадий Гайдар, который остался партизанить на Украине и похоронен в Каневе, там, где «Тараса Шевченко папаха лежит» (Светлов).
Не знаю, есть ли другой поэт, которого весь народ — от мала до велика — чтил бы так свято, как Украина чтит своего Кобзаря. Он в каждой хате,
В этом я убедился во время долгих странствий по Буковине, Закарпатью и степной Полтавщине.
Здесь, на каневских кручах, уже чувствуешь дыхание Кременчугского моря — самого крупного водохранилища в бассейне Днепра. Его объем равен тридцати миллиардам кубических метров, а ширина в иных местах достигает сорока километров — с капитанского мостика не видно берегов. А когда поднимается ветер, то не приведи вам господь очутиться на пассажирском пароходике. Здесь на просторе гуляют такие валы, что проваливается в бездну не только нос парохода — падает, обрываясь, сердце.
Но то ли еще будет, когда возникнет Каневское водохранилище! Торжественная закладка первого кубометра бетона на строительстве шестой по счету Днепровской ГЭС была произведена в ознаменование стопятидесятилетия со дня рождения Т. Г. Шевченко.
Когда состоялась закладка Днепрогэса, в злопыхателях и скептиках недостатка не было. Но уже 1 мая 1932 года он дал промышленный ток. И тогда же прозвучали слова, которые теперь знает каждый: «Днепр работает на социализм».
О подвиге строителей Днепрогэса, о том, как «ухали краны у котлована» (Безыменский), написано столько романов, повестей и поэм, что их перечень составил бы не одну страницу. Это были книги о том, как человек с лопатой и грабаркой вышел на борьбу с днепровскими порогами и в неравной борьбе победил.
Я помню пороги. Их было девять. Самым грозным был Ненасытец со скалою Гроза, на которой, как гласило предание, пал в бою с печенегами славный витязь Святослав Игоревич. Не думал я, что увижу их снова. Но привелось. Отступая, фашистские захватчики разрушили плотину, и черные, зловещие глыбы порогов вылезли из воды.
На восстановление Днепрогэса ушло еще четыре года.
И опять, как пятнадцать лет тому назад, первым через его трехкамерный шлюз провел свой пароход капитан Тихон Тихонович Леонов.
Пассажирский пароход, на котором он плавал, был не чета современным двухпалубным красавцам. Но над его гребным колесом горели золотые буквы: «Ильич».
У капитана Леонова было тонкое, аристократическое лицо. Он даже в те годы носил обручальное кольцо. На реке случается всякое, но капитан никогда не повышал голоса. В последние годы, когда Тихон Тихонович вышел на пенсию, мы с ним часто встречались у Спасского причала, на котором имеют обыкновение собираться «отставные» капитаны и шкипера.
Капитан Леонов гордился тем, что с его именем связано возникновение сквозного судоходства по Днепру. Я искренне жалею, что на Днепре нет теплохода «Капитан Леонов».
В мире найдется мало электростанций, которые были бы так дерзко красивы, как наш Днепрогэс.
Красота — это прежде всего совершенство, целесообразность деталей и целого. Дерзким был уже самый замысел соединить бетонным поясом каменные берега Днепра и сделать его судоходным от верховьев до устья. Дерзким же было и его воплощение.