Бриллиант Хакера

Северцев Петр

Меня подтолкнули к зияющему чернотой лазу и через минуту я уже спускался по прочной деревянной лестнице на глубину трех метров.

Пол был земляным и неровным, сырость разъедала укрепленные стены, но было видно, что в подземном ходе время от времени проводились профилактические работы. Горбачев явно готовил себе путь к отступлению и сделал все, чтобы можно было им воспользоваться в любую секунду.

Аккуратно прикрыв за нами крышку, скрывающую лаз, он достал с полки фонарик на батарейках и мы медленно двинулись вперед.

Уже через десяток-другой

метров начались каменные своды и под ногами была уже не холодная промерзшая земля, а кирпичная кладка.

– Все, – неожиданно остановился Горбачев. – Дальше я с ним не пойду.

Он ткнул в меня пальцем и замер, ожидая реакции господина Павленко.

– Что так? – удивился Павлин, явно нервничая и то и дело оглядываясь по сторонам.

– Он, – пояснил Горбачев, – мне очень мешает.

– Да? – рассеянно переспросил Павлин. – И чем же именно?

– Под ногами все время вертится, воду мутит, – пояснил Горбачев шоколадному королю. – Короче, мешает он мне, и все тут.

Задержка явно была не по вкусу Павлину, а двигаться вперед самостоятельно он не решался. Еще чуть-чуть и он без возражений сдаст меня Горбачеву, а то и сам пустит пулю в лоб, чтобы угодить старику.

– Я ведь эту старую ведьму с аж шестьдесят четвертого года разыскиваю, – разрешил себе разоткровенничаться Горбачев. – Должок за ней числится. И вот только-только нащупали, квартирку глянули, в вещичках покопались – вроде мое. Побрякушечка у нее одна оказалась из моих. Значит, я полагаю, и остальные тоже. А она баба хитрая, пронырливая. Наняла этого мужика и теперь вроде как пострадавшая. А на самом деле...

– Постойте-постойте, – наморщил лоб Павлин. – Если вы хотите нажать на старуху, то какого же черта тырите ее внучку? Не проще ли было...

– Нет, – кратко ответил Горбачев. – Вы просто не знаете Иду. Старуха дала бы Гобсеку сто очков вперед. Она скорее позволит выжечь на каждой из своих сморщенных грудей по красной звезде со звездой Давида впридачу, чем добровольно расстанется с награбленным. То есть, с моим... э-э... имуществом.

– Странная логика, – пробормотал сквозь зубы господин Павленко.

– Людям свойственно быть упрямыми, – развел руками Горбачев. – Человеческая природа, мать ее растуды. Вы читали Карнеги?

Павлин опешил, но Горбачев, не давая ему времени ответить, продолжал:

– Так вот, молодой человек, в его книге об ораторском искусстве, в главе одиннадцатой, если я не ошибаюсь, приводится поучительный пример из житейской практики, иллюстрирующий некоторые стороны человеческой натуры. Там говорится, что...

Но Пал Палычу Горбачеву не пришлось закончить свой увлекательный рассказ. Мне даже показалось, что это было очередным испытанием Павлина на прочность, которое тот не выдержал.

– Давай потом будем байки травить, а? – вконец изнервничался Павлин. – Сейчас выберемся отсюда, поедем ко мне на квартирку, – ее для меня третьи лица снимают, – а потом рванем к твоей бабке и я сам из нее душу вытрясу. А сейчас давай сматываться.

– Я

вот что думаю, – не двигался с места Горбачев. – Нам с собой этого субчика тащить в лом, а кончать его, как я вижу, рановато. Так что давай-ка я его пока припрячу, а потом мы не спеша обмозгуем, нужен он нам дальше живой или нет.

Пал Палыч не глядя протянул руку за спину, – старик все же не был чужд театральных эффектов, – и снял с гвоздя связку ключей.

– Вот зде-есь, – углубился он чуть вправо и, сделав два коротких шажка, остановился у железной двери. – Тут-то мы его и поместим.

Заскрежетал замок, меня втолкнули внутрь, дверь захлопнулась и вскоре вдалеке затих звук поспешно удаляющихся шагов.

Я оказался в полном одиночестве и в полной темноте. Глаз, сколько не буравил темень, не различал ни малейших очертаний.

Опасаясь каких-нибуль сюрпризов Горбачева, я на всякий случай решил не делать резких движений. Достав из кармана зажигалку, – слава Богу, что американская, горит, пока бензин не кончится, – я крутанул колесико и вскоре пламя осветило мою «камеру».

Закуток, в который меня поместили против воли, оказался совершенно пустым. Четыре стены, уходящий ввысь потолок, четыре шага вдоль, три поперек. И массивная железная дверь, плотно запертая снаружи. Осмотрев ее повнимательнее, я с сожалением констатировал, что изнутри даже не было скважины для ключа.

Я погасил зажигалку и присел на корточки, обняв колени. Приподнялся, чтобы поправить брюки, и тут чуть не хлопнул себя по лбу.

Телефон!

Выхватив из кармана свою соточку, я набрал собственный номер.

Дождавшись десятого гудка, я с облегчением выдохнул и едва не заплакал от счастья.

– ГОВОРИТЕ, – раздался голос с характерным металлическим тембром, который в эту минуту был для меня слаще любых переливов Монтсеррат Кабалье.

Приятель был запрограммирован таким образом, что мог принимать телефонные звонки на мой номер. Поскольку я не желал, чтобы кто-либо другой смог побеседовать с ним, то я установил включение звукового анализатора после десятого сигнала.

Но даже если кто-то и решил бы дождаться, то у него все равно бы ничего не получилось, потому что окончательное включение Приятеля на связь происходило только после того, как я говорил одно волшебное слово, которого не знал никто, кроме нас двоих:

– Это хакер, – произнес я то самое волшебное слово, и оно, разумеется, подействовало. – Чертовски рад тебя слышать.

– ПРИВЕТ, ХАКЕР, – раздался в трубке знакомый до боли голос Приятеля.

Одно время я тратил часы на обдумывание проблемы – под какой голос или тембр стилизовать его звуковую характеристику. Сначала, помнится, даже хотел имитировать свой собственный голос, но потом понял, что это попахивает шизофренией и решил оставить условный баритон без интонирования и модуляций. Пусть этим занимаются чайники, если им так хочется, для меня же главное информация и живое, чуть не сказал – человеческое, общение.