Бриллиантовый маятник

Ракитин Алексей Иванович

— Да ладно, ладно, — Дементий оглянулся по сторонам, — Давайте сие заведение оставим, мне не резон тут долго сидеть. Человечек может объявиться, с которым мне сталкиваться неохота.

— И куда пойдём? — с усмешкой поинтересовался Шумилов. Он понял всю игру краснорожего Дементия — благо она была на редкость топорна — и решил ему подыграть. Другого пути добиться от этого человека сотрудничества Шумилов сейчас не видел.

— Да тута во дворе по Безымянному есть тихий такой закуток: чайная Прокофьича зовётся. Пойдёмте туда, — предложил Дементий.

— Ну пойдём, — согласился Шумилов, — веди.

Все эти незатейливые бандитские приёмы с отходом за угол были известны со времён сотворения мира. Можно было бы дунуть в полицейский свисток,

и через пару минут тут бы оказался квартальный надзиратель, но тогда бы Шумилов никогда не достиг цели, ради которой оказался в этой клоаке. Поэтому он решил сыграть в предложенную ему игру, благо знал её правила, о чём красномордый Дементий, конечно же, не догадывался. Шумилову не то чтобы нравилось драться или бить людей (вовсе нет, он был очень тихим и мирным человеком в обычной обстановке), но при известных обстоятельствах он впадал прямо — таки в неконтролируемую ярость. Сказывалась, видимо, горячая казачья кровь, тот самый темперамент, что толкал его отца чуть ли не до 45 лет выходить на масленницу биться «на кулачках» с соседскими мужиками. При этом ни дворянское достоинство, ни прежние воинские заслуги вовсе не препятствовало известному на весь Дон коннозаводчику разгонять кровь добрыми тумаками. Да и не он один баловался на Дону такими потехами. Во всяком случае, дворянские детки, с которыми Алексей Шумилов учился в ростовской гимназии, с удовольствием выходили «метелить» сынков купеческих из коммерческого училища через квартал. Те в долгу не оставались, поскольку были прямыми потомками точно таких же служивых казаков, а потому гимназистам тоже перепадало изрядно. Шумилов как никто другой знал, что человек может спать в шелку и читать французские журналы, играть в бильярд и курить кальян, но в известные моменты жизни, связанные с риском, вся эта воспитанная утотчённость может слетать даже с самого благородного дворянина и тогда в полной мере проявляет себя дремлющий темперамент. Если, конечно, есть чему проявляться, ибо надо иметь соответствующую природную закваску для того, чтобы сворачивать челюсти и крошить чужие зубы…

Шумилов с Дементием двинулись по Безымянному переулку прочь от Лиговского проспекта, миновали пару домов, прошли под арку и очутились в каком — то убогом дворе с полуразвалившимся нежилым флигелем, отгороженным забором и канавой поперёк. Дементий шёл впереди и дружелюбно о чём — то бубнил, Шумилов тащился сзади, не забывая оглядываться и озираться по сторонам. Ничего подозрительного он не замечал; если откуда и должны были подвалить дружки красномордого, то только не со спины.

Продвигаясь вдоль забора, Дементий оглянулся пару раз на Алексея и вдруг, подняв перед собой согнутую руку, сноровисто крутанулся вокруг своей оси. Своим локтём он явно метил в голову Шумилову и этот удар, сокрушительный сам по себе, непременно отбросил бы Алексея на забор, да только тот оказался готов к подобным телодвижениям. Он нырнул под руку — благо с его ростом это было несложно сделать — и упал на колено, левая рука рванула с пояса кастет и взлетела вверх, подобно поршню паровой машины. Кулак с зажатым двухфунтовым кастетом воткнулся в самые мудя Дементия и даже будь на том штаны из кровельного железа, они бы не спасли его от этого безжалостного удара. Здоровенный мужик взвыл нечеловеческим голосом и повалился на Шумилова точно подрубленное дерево, при этом пряжка его ремня задела лоб Шумилова и болезненно ожгла его. Всё описанное произошло чрезвычайно быстро и заняло меньше секунды. Алексей, придавленный неожиданно свалившейся сверху массой, не удержал равновесия и упал на четвереньки, уронив шляпу и угодив руками и полами плаща в грязь. Через секунду, однако, он уже вскочил на ноги и озирался по сторонам. Дементий, вытянувшийся в полный рост, хватал ртом воздух и был не в силах произнести даже слово. В это мгновение он был похож на рыбу, выброшенную из воды.

Алексей наклонился к нему и жестко, вложив всю силу, ударил извозчика кастетом вторично, на этот раз по рёбрам. Помедлив секунду, добавил и в третий раз, так чтобы наверняка лишить противника желания продолжать бой. Шумилов прекрасно знал, что зачастую у выпившего человека меняется восприятие боли, и даже получившие серьёзные травмы люди оказываются в силах продолжать сопротивление. Кроме того, Шумилова просто — напросто душил гнев, он был готов буквально затоптать в грязь своего обидчика. Сердце бухало в груди и висках и мгновенно выступивший на лице пот буквально капал с бровей Шумилова на глаза. Господи, да когда же он успел так вспотеть?

Шумилов выпрямился и, с глубоким внутренним удовлетворением наблюдая за конвульсиями человека подле своих ног, процедил:

— Ну что, падла краснорожая, наелся? Думал, самый умный в этом департаменте? Женщин ты уже любить не будешь никогда — это я тебе обещаю. Вопрос в другом, Дементий: останешься ли ты вообще жив. Я ведь имею полное право сейчас тебя убить. А что поделать: оправданная самозащита. Уж я оправдаюсь перед судом, верь мне…

Дементий корчился и немо ловил ртом воздух. Примерно через полминуты, кое — как восстановив дыхание, он просипел:

— Знаешь что, барин… Помяни слово, не уйти тебе отседа… Плакать будешь как…

Он не договорил, потому что Шумилин наклонился и снова ударил по рёбрам зажатым в кулаке кастетом.

— Ты не понял песни, Дементий! Ты сейчас сам будешь плакать и просить, чтобы я поскорее отсюда ушёл.

Шумилин испытывал огромное желание ударить лежавшего ногой, но он прекрасно знал, что его лакированные туфли, купленные в магазине Франсуа Пежье за тридцать пять рублей, порвутся от первого же доброго пинка. Он поймал себя на мысли, что ему жалко свою обувь, а не вовсе не живого человека. Наверное, это было очень плохо, совсем даже не по — христиански, но ничего поделать с собою в эту минуту он не мог.

— Слышь, Дементий, ответь на мои вопросы, и я не посажу тебя в тюрьму, — предложил Шумилин.

Дементий стоял на четвереньках, опустил голову вниз и промычал:

— М — м… м — м… слышь, адвокат, ну что я тебе сделал, а — а? Отвяжись, а — а…?

Шумилов не успел ответить, как вдруг из канавы, прорытой поперёк двора, стали быстро выскакивать мужички — один, второй, третий. Шумилин сразу же понял что это за люди — он отпрянул назад, потянул из кармана пыльника револьвер (который зацепился мушкой за подкладку) — и закричал:

— А ну, братишки, кому пулю? Подходить по одному в порядке живой очереди…

Времени нельзя было терять: секунда — другая и его могли посадить на «перья» друзья побитого извозчика. Так и не вытащив полностью револьвер из кармана, Шумилов взвёл курок и выстрели вверх через одежду:

— Всем блядям стоять по местам! Больше предупреждать не стану!

Грохот выстрела прокатился по тихому двору словно раскат грома. Ошарашенные мужики застыли на своих местах, боясь пошевелиться. Шумилин тут же взёл курок для нового выстрела и поворотился к Дементию:

— Слышь ты, хряк красномордый, будешь отвечать на мои вопросы, или мне коленку тебе отстрелить? Если б мы были не в Питере, а где — нибудь в лесу, я бы твои пятки в костёр сунул… ты б у меня севильским цирюльником бы запел, честное слово.

Дементий по — прежнему стоял на четвереньках. Было видно, что ему по — прежнему очень больно, и он при всём желании не мог подняться. Однако, обратив лицо к Шумилину, он процедил:

— Ну чё тебе надо, а? Ну — у чё ты ко мне прицепился, барин?

— Хорошо, Дементий, хорошо. Уже много лучше, чем раньше! — одобрил Шумилин, — Ну — ка, расскажи мне о дамочке, что ты возил двадцать седьмого августа… Только не ври, видит Бог, прострелю тебе коленку, ведь инвалидом станешь, ей Богу, станешь, Дементий! Подаяние просить станешь, а тебе ведь не дадут, скажут, мордатый, сука, здоровый, иди, падла, землю пахать, а не милостыней христовой побираться. Да я б тебе и сам не подал, видит Бог, я б тебя лучше пристрелил под забором. Ты ж, падла, душегубец, я тебя насквозь вижу…