Бриллиантовый маятник
Шрифт:
Вскрыв, наконец, опечатанную дверь, Боневич пригласил всех войти.
Шумилову пахнул в лицо несвежий запашок необитаемого жилья. В прихожей было темно и тоскливо. Дождавшись, когда Владимир Иванович плотно прикрыл входную дверь, Шумилов обошёл прихожую и открыл двери в помещение конторы и в кухню. Стало немного светлее, но общее ощущение тоски не рассеялось. Чтобы как — то взбодриться он обратился к Семёновой:
— Ну — с, что скажете, Катерина Николаевна? Где же Вы ударили Сарру?
Она, словно и не слышала вопроса, молча озираясь по сторонам. Лишь
— Как тут все… по — другому при дневном свете. Тогда ведь ночь была. Темно.
— Где началось нападение? — снова спросил Шумилин.
— Да прямо здесь, в прихожей. Подле входной двери. Опустила руку в сумочку, взялась за гирьку, когда Сарра вернулась, я ей — шварк! — в висок, она кулём и завалилась.
— Сколько раз Вы ударили Сарру? Покажите, как это было.
Но Семенова уже сделала несколько шагов по направлению кухни, её будто потянула какая — то сила. Шумилов пошёл следом, он зорко следил за её малейшими движениями.
— Так сколько раз Вы её ударили? — повторил он свой вопрос.
— Ах, да я не помню! Да разве это важно? Один или два раза. Вряд ли больше.
Она была уже на пороге маленькой комнатки, вошла в неё и уставилась на большое кресло, вплотную приставленное к маленькой узкой двери (Шумилов понял, что за этой дверью находится ватерклозет). Кресло, как впрочем и остальную мебель в этой комнате, закрывал большой полотняный мешок. С одной стороны чехол этот был завёрнут вверх, обнажая большое бурое пятно на обивке кресла. Было ясно, что в этом кресле и находился труп погибшей девочки, а бурые пятна на чехле и обивке — это засохшая кровь жертвы. Шумилов удивился тому, что кресло не забрали как вещдок. «Видимо, из — за его больших размеров. Решили — пусть здесь постоит, коли касса опечатана…» — догадался Алексей.
Семёнова смотрела с большим любопытством на кресло и на пятно. Она ничуть не заволновалась, не всплеснула руками и не спрятала лицо в ладонях, как того можно было ожидать от экзальтированной барышни. Только любопытство и никаких эмоций!
— Скажите, Семёнова, а как стояла мебель в этой комнате? — спросил Шумилов, помня, что расстановка стульев, кресел и дивана служила одной из улик против Мироновича.
Семёнова озадаченно посмотрела на Шумилова. Было видно, что она не понимает вопроса.
— Да какая разница? Вы надо мной смеётесь, что ли? Не помню я! — в её голосе проскользнули нотки раздражения.
— Вы переставляли стулья и кресло? — вмешался Боневич.
— Нет, нет и нет, ничего не двигала, — как — то с раздражением произнесла она, — Мне незачем было здесь что — то двигать.
— Итак, Вы потащили тело сюда…продолжал Боневич.
— Да, волоком, за подмышки. Сарра не трепыхалась, в шоке, видать, была.
— Как Вы положили тело?
Она, став сбоку от подлокотника, показала жестами и объяснила словами: спиной вниз, головой на подушку сиденья, ноги на подлокотнике, сама навалилась сверху, почти легла.
— Я ей платок носовой в рот засунула, чтоб она не кричала. Она пыталась платок вытолкнуть, а я ей рот прижимала и голову вниз, чтоб она не смогла вырваться. — добавила она в самом конце; голос Семёновой был тусклый, равнодушный.
— А зачем Вы вообще положили тело в кресло?
— А как же мне следовало её душить? На полу, что ли? — с сарказмом в голосе отозвалась Семёнова.
— Да хоть бы и на полу, — промолвил невозмутимо Боневич. Он никак не отреагировал на насмешливый тон женщины.
— Оденьте широкую и длинную юбку, лягте в ней на пол, а потом попробуйте быстро встать! Я посмотрю как это у Вас получится…
Шумилов полностью и безоговорочно поверил в эту минуту Семёновой. Она только что прекрасно объяснила внутреннюю логику преступления, зашифрованную в обстановке. Мужчине было всё равно, где душить свою жертву — на полу или в кресле. На полу, наверное, даже удобнее, поскольку там мужчина мог в полной мере использовать своё преимущество в весе. Но женщине удобнее было бороться с жертвой именно в кресле, поскольку в этом случае нападавшая могла всё время оставаться на ногах, благодаря чему лучше контролировала ситуацию.
— Что было потом? — не отступал Боневич.
Семёнова прошла из комнаты в кухню, все потянулись за нею. Там она продолжила:
— Стала тут под окном, увидела, что у меня руки и манжеты в крови. Вымыла руки. Манжеты отстегнула, сунула в сумку, гирю тоже убрала. Погасила лампу.
— Что было дальше?
Семёнова двинулась в большую комнату, где помещалась собственно касса. Подошла к столу, стала выдвигать ящики.
— Я приступила к поиску денег. Тут были деньги, а тут — векселя. Я взяла пачку, стала сбоку от окна и в свете фонаря стала рассматривать.
— Вы их забрали? — задал уточняющий вопрос Боневич.
— Да нет же, только один, остальные были просрочены.
— Попрошу Вас подробнее остановиться на этом, — вмешался Шумилин, — Я уже второй раз слышу от Вас, что Вы не стали брать просроченные векселя. Объясните, почему?
— В самом деле, почему? — повторил вопрос Боневич, — Просроченный вексель отнюдь не пустая бумажка: это долговой документ, который может быть обращён к принудительному взысканию. Это означает, что заёмщик пропустил момент добровольного досрочного погашения векселя и теперь выплата долга должна быть произведена безусловно. Любой суд встанет на сторону векселедержателя. Именно поэтому просроченные векселя широко продаются, покупаются и закладываются. Объясните, почему Вас они не заинтересовали?
Семёнова захлопала глазами и вдруг приобрела какой — то на редкость оглуплённый вид:
— Миша не велел…
— Кто такой Миша? — не понял Боневич.
— Подождите, господин Боневич, это пока несущественный вопрос, — остановил его Шумилин, — Объясните, Екатерина Николаевна, а почему Миша не велел брать просроченные векселя?
— У Миши был план. Он считал, что просроченные векселя нельзя будет пристроить по ссудным кассам. И в суд с ними нельзя будет обратиться. А вот если взять непросроченные, то он их сможет пристроить.