Бриллианты безымянной реки
Шрифт:
Оказавшись в довольно большой, скудно обставленной и ужасно задымлённой комнате, я сразу заметил несколько знакомых лиц. Научные работники потеснились, давая мне возможность расположиться на одном из диванов. Со мной была книжка. Кажется, некогда нашумевшая повесть Ильи Эренбурга «Оттепель». Издание 1954 года в мягкой обложке. Моя мать, всегда неукоснительно следовавшая за всеми модными веяниями, после возвращения из ссылки сумела собрать довольно внушительную библиотеку. Собираясь в дорогу, я почему-то схватил именно эту книжку.
Путь от нашей квартиры на Ленинском проспекте до развилки Ленинградского проспекта и Волоколамского шоссе, где находится институт «Гидропроект», неблизкий и в дороге я, как и многие москвичи, читал какую-нибудь беллетристику. «Оттепель» показалась мне скучноватой – надуманные переживания, немотивированные поступки героев, опостылевший дух коллективизма, когда роль отдельной личности низводится до нуля, бескорыстие и целомудрие – экая небывальщина! Одним словом, серая, скучная жизнь неестественно добродетельных людей, чувствующих себя счастливыми при мизерной зарплате и в ужасных жилищных условиях, когда в центре Москвы, буквально в пределах Садового кольца, ещё сохранились жилые дома без горячего водоснабжения. Всё это казалось странным и полностью противоречило моим амбициям. Я-то готовил себя к блестящей карьере, а блестящая карьера помимо идей это в первую очередь деньги. И не такие деньги, на которые тянешь лямку от зарплаты до зарплаты. Тем не менее я прочитал большую часть книги, оставалось дочитать всего несколько страниц, и я решил посвятить время вынужденного безделья пусть скучной, но книге. Читая, увлёкся и не заметил, как оказался наедине со своим «просветителем». Как, бишь, его фамилия? Супонников? Сутяжников? Не помню. Увлечённый чтением, я заметил его лишь в тот момент, когда он оказался рядом со мной на диване. Бесцветная внешность, чистая, без претензий, одежда, тихий, невыразительный голос, ускользающий взгляд.
– Сын знаменитого товарища Цейхмистера много курит, – заметил этот отвратительный субъект.
– Мама тоже считает, что я слишком много курю… – вежливо отозвался я, надеясь, что наша беседа долго не продлится.
– Гертруда Оганесовна… как же, знаю. При случае не забудете передать привет?
Тут он назвал своё имя, которое я так и не смог запомнить.
– Постараюсь не забыть, но неуверен, – честно ответил я.
– Я скромный научный работник. Ничего особенного. Без патентов, без заслуг, но, бывает, преподаю.
Я закрыл книгу, понимая, что навязчивый собеседник так просто не отвяжется от сына самого товарища Цейхмистера.
– О! Вы читаете «Оттепель»! В своё время эта повесть наделала много шума. Самое лучшее в этой книге – её название, а сама повесть плоха. Да и устарела она. Вы не находите?
Я ответил уклончиво, надеясь сократить этот грозивший затянуться разговор. Он перейдёт к сути вопроса совсем скоро. Однако, если это не случится в ближайшие десять минут, мне придётся, сославшись на неотложные дела, покинуть курилку, а пока я спрятал брошюру «Оттепели» в портфель и приготовился слушать. Тем временем мой собеседник, как опытный пилот, стал плавно заходить на траекторию, непосредственно ведущую к сути вопроса:
– Интересна не сама эта не удавшаяся Илье Григорьевичу повесть. Интересен сам феномен оттепельной литературы, главная тема которой – борьба архаистов и новаторов на производстве. Это жизненно и соответствует реалиям. Взять, к примеру, наш «Гидропроект». Наука – тоже своего рода производственный процесс. Товарищ Тер-Оганян – сторонник архаических взглядов. Товарищ Цейхмистер – новатор. В этих подходах к гидротехнической науке и заключался отчасти конфликт двух учёных. Но дело не только в научных подходах.
При упоминании знакомых фамилий я вздрогнул, а мой жестокий «просветитель» продолжал, всё больше воодушевляясь и демонстрируя глубокое знание обсуждаемого предмета:
– «Оттепель», как и прочая подобная литература, не содержит описаний предметов и явлений. Предметы и явления просто называются, что даёт читателю свободу описывать и оценивать их по собственному усмотрению. Оттепельная литература – это, по сути, новый советский символизм, который в наибольшей степени соответствует некоторым житейским реалиям. Например, отчим главного героя возвращается из ссылки. Однако автор не объясняет читателю, почему его герой был посажен. Так и в жизни. Ваша матушка была в ссылке, но объяснил ли вам кто-нибудь, как и почему она там оказалась?
– Моя мать была реабилитирована! – с горячностью заметил я.
– Повесть уважаемого Ильи Григорьевича Эренбурга наделала много шума в одна тысяча девятьсот пятьдесят четвёртом году. Который вам тогда шёл год? Пятый? Так-так! Тогда вы, конечно, не помните о том, что случилось годом раньше?..
Я хотел что-нибудь ответить, но моему собеседнику не требовалось ответов, он продолжал говорить дальше.
– …А годом раньше, после смерти Сталина и тотальной амнистии, в Москву стали массово возвращаться ссыльные. Насколько мне известно, ваша матушка недолго пробыла в ссылке. Я слышал, в Воркуте. В то время как ваш батюшка был сослан совсем уж далеко. «Дальстрой». Вы не слышали о таком учреждении? Это между Якутском и Магаданом. То есть очень далеко. Да-да, товарищ Цейхмистер – человек с огромными связями – позаботился, чтобы ваши родители были сосланы в разные места. Согласитесь, географически «Дальстрой» и «Воркутлаг» чрезвычайно отдалены друг от друга. Космическое расстояние, хоть, по сути, одно и то же.
– Мне мало что известно об этом… – пробормотал я, поднимаясь с места. – И вообще, мне пора…
– А теперь на время возвратимся к весьма жизненной повести товарища Эренбурга, – невозмутимо продолжал мой жестокий просветитель. – В сюжете нашумевшей повести есть женщина, которая изменила своему мужу. При этом она вместо угрызений совести чувствует даже некоторую радость. Радость освобождения. Впервые я прочёл эту повесть именно в том году, когда она взорвалась. И знаете, что меня поразило? Совершив адюльтер, главные герои не пошли каяться в партком, а пошли в кафе-мороженое. Но этого мало! В повести жена оставляет мужа ещё и потому, что тот лжив: на словах говорит одно, а в отчётах пишет другое. Партийный работник может лгать: как вам это?
– Я не лгу! – неожиданно для себя самого с горячностью брякнул я.
– Я тоже. – Мой собеседник ласково улыбнулся. – Но возвратимся к вашей матушке. В своё время она приобрела эту книжицу ещё и потому, что повесть отчасти посвящена ей самой.
– На что вы намекаете? Может быть, довольно? Прекратим! – горячился я.
– Не понимаете? И это несмотря на то, что родились вы в лагере, – невозмутимо продолжал мой хорошо осведомлённый собеседник. – Правда, товарищ Цейхмистер как человек со связями позаботился о сносных условиях для вашей матери. Она отнюдь не надрывалась, работая в лагерной канцелярии, в то время как ваш отец бесследно сгинул. Дата, место и обстоятельства его смерти неизвестны. Скорее всего, он именно надорвался на тяжёлых работах. А может быть, и нет…
Я рухнул на диван. Да, я знал, что Цейхмистер – человек не родной мне по крови, не армянин, однако я был уверен, что мой отец мёртв. По преданию, при строительстве одного из мостов…
– Мой отец был мостостроителем. Инженером. При строительстве автомобильного моста случилась авария…
– Помилуйте! На трассе Якутск – Колыма нет ни одного моста. Это во-первых. Во-вторых, ваш отец был талантливым учёным-гидростроителем из числа самых перспективных. Череда блестящих работ, статьи в журналах, красавица жена. Гамлету Тер-Оганяну завидовали многие, в том числе работавший у него в подчинении Цейхмистер, который и написал на него донос.