Бриллианты безымянной реки
Шрифт:
– Не слишком-то вы отзывчивы. Разве в ваших краях не принято помогать приезжим?
– А отвечать вопросом на вопрос вежливо? – парировал он.
Пришлось отступить. Тем более что я действительно нуждался в его помощи.
– Честно? Ищу. Да.
– Кого?
– Подождите. Тут у меня записано… – Я извлёк из заднего кармана портмоне, а из него листок в клетку. – Тут всё подробно записано. Мне надо искать человека с неприличной такой фамилией…
Ветеринар мгновенно выдал несколько вариантов один неприличней другого. Сам смеялся над своими скабрезностями, делая вид, будто не замечает моего недовольства. Лист с неровным краем трепетал в моей руке. Канкасова вырвала страницу из своего рабочего блокнота, в который вписывала «тезисы» к моей поездке. Мы оба уткнулись взглядами в записку. Почерк у Канкасовой немного разболтанный, но в целом довольно разборчивый. Текст изобилует англицизмами. Мой новый знакомец-ветеринар покряхтывал, таращась на латинские буквы и до поры до времени молчал.
– Ах, вот и фамилия! Архиереев! Как вам?
– Да никак. – Он отступил. Любопытствующая мина сменилась на его лице миной неискреннего равнодушия. – Мне некогда. Много всяких дел. Важных.
– Вы не знаете этого человека?
– Я не обязан всех знать. Мне надо ехать. Бежать. Торопиться. Поступил срочный вызов.
– У кого-то заболела собачка?
– Нет. Поступил вызов из совхоза. Надо зуб у коровы выдернуть.
– У коров болят зубы?
– Ещё как болят! Прощайте.
Он исчез в пыльном облаке проезжавшего мимо грузовика. Я остался стоять на краю улицы, размышляя о возможных дальнейших действиях.
Переговорный пункт – это в обязательном порядке. Последний раз звонил в Москву сразу по прилёту в Мирный, то есть три дня назад. Мама, наверное, волнуется. Да и Анна… Анне тоже стоит позвонить. Но как найти в таком небольшом городе человека? Должен же здесь существовать адресный стол. Или сразу обратиться в милицию?
Снова и снова мысли мои возвращались к ветеринарному врачу по имени Георгий. Зачем вылезать из окна второго этажа, если можно пройти обычным путём по лестнице через подъезд? Зачем курить мою «Яву», если в собственном кармане имеется «Мальборо»? Почему фамилия Архиереев даже не произнесённая вслух, а всего лишь написанная на тетрадном листке, вызывает такой испуг? Я шагал по пыльной улице, пытаясь распутать колтун своих перепутанных мыслей. Наверное, всё дело в смене климата и часовых поясов. Я ещё не успел акклиматизироваться, вот мысли и путаются.
Размышляя таким образом, я зачем-то перешёл через улицу, где и наткнулся на газетный киоск, окошко которого было открыто. Возможно, киоскёрше – скорее всего, это женщина – что-что известно о жителях городка. Женщины весьма любопытны и, как правило, знают всё и обо всех. Вот и эта киоскёрша знает местных жителей, ведь многие из них покупают здесь газеты. По счастью, покидая своё временное жилище – снятую мной комнату в одном из одинаковых бараков – я захватил с собой одну из навязанных мне Канкасовой шоколадок производства фабрики «Рот Фронт». Засовывая шоколад в мой багаж, Анна утверждала, что ничего нет вкуснее московского шоколада и он вполне может сыграть роль своего рода валюты для расчёта с якутскими «аборигенами» за разного рода мелкие услуги. Отправляясь на ознакомительную прогулку, я сунул шоколад в карман ветровки. Заботы Канкасовой не пропали напрасно – будет чем отблагодарить киоскёршу. Вероятно, эта какая-нибудь стареющая фея с седеющей косой вокруг головы и в цветастом ситцевом платье. А может быть, её головка покрыта выцветшей ситцевой косынкой, как у большинства жительниц Ч.
Каково же было моё удивление, когда я увидел в амбразуре узкого оконца хитро прищуренные глаза под лохматыми бровями и щербатую ухмылку под хищными котовьими усами.
– Позвольте представиться… – Киоскёр назвал свою фамилию довольно невнятно. Я хотел переспросить, но он продолжал: – Я работник местной Союзпечати. А вы, судя по всему, издалека. Командировочный? Ленинград или Москва?
Незатейливое обращение и заданный в лоб вопрос совершенно не вязались с внешностью заправского хитреца. Какое дело «работнику местной Союзпечати» до того, откуда я прибыл, ведь он не женщина с седеющими под выцветшим ситцем косами, которая от нечего делать интересуется чужими делами? Обескураженный, я сунул в окошко киоска свою «валюту». Киоскёр несколько долгих секунд рассматривал шоколадку. Её яркая упаковка контрастировала с монохромными стопками газет, покрывавшими прилавок киоска. В верхнем слое «Правда», «Труд» и «Советский спорт». Под ними полосы каких-то местных газет с незнакомыми мне названиями.
– «Работница» кончилась. Её забрала жена товарища Байбакова. По недосмотру они в этом году не подписались. Но есть ещё «Огонёк» и «Крестьянка». Я слышал, что в Москве таких журналов запросто не купить. Только по подписке. А у нас вот можно. Климат тяжёлый, но у каждого климата свои преимущества.
– Откуда вам известно, что я москвич?
– Вы – москвич. Это бесспорно.
– Как вы догадались?
– Всем известная кондитерская фабрика «Рот Фронт» находится в Москве. Вы на нашу ГЭС, товарищ? В командировку или стажируетесь?
– Ни то и ни другое…
– Неужели турист? С развлекательно-познавательной целью?
– Вроде того…
Выражение его лица неуловимо изменилось, утратив лукавую веселость. Он отодвинулся от оконца в сумрачную глубину киоска. Шоколадка с кипы газет молниеносно исчезла.
– Туристов в наших местах не любят, – пояснил он. – Наши места не для туристов. Тайга, знаете ли. В наших местах неподготовленный человек не выживет и суток, поэтому не советую покидать посёлок без опытного проводника, который…
Речь киоскёра прервало появление женщины. В соответствии с местной модой, она была одета в брезентовый комбинезон поверх рубашки мужского кроя и ситцевую светлую косынку, через левое плечо перекинута брезентовая сумка со множеством пряжек и застёжек. Женщина соскочила с седла велосипеда у киоска. Взгляд её глубоких черных, как ягоды шелковицы, глаз остановился на мне. На бледном лице выделялись пятна больших рыжих веснушек. Из-под косынки выбилась белёсая прядь. Темноглазая беляночка с округлым крупом и плоской грудью, она показалась мне чудовищно некрасивой и вместе с тем она словно гордилась своей некрасивостью, глядела прямо, с некоторым даже высокомерием. На застиранном ситце её рубашки с левой стороны вызывающе алел новенький комсомольский значок. Профиль Ильича на фоне развевающегося алого стяга – привычный глазу атрибут советского человека, копеечной цены доступное любому «украшение» чрезвычайно шло женщине. Пожалуй, при данных обстоятельствах и бриллиантовая брошь не выглядела бы столь выигрышно. Мы играли в гляделки несколько бесконечно долгих секунд. Я смотрел на женщину, пытаясь зачем-то угадать, сколько же на самом деле ей лет. Если носит комсомольский значок, значит, не более двадцати семи. Однако я желал знать точнее. Двадцать? Двадцать три? Двадцать пять? С дурнушками так всегда. Нипочём не угадаешь, сколько дурнушке лет.
Женщина тоже рассматривала меня, как придирчивый, привыкший к изобилию покупатель, рассматривает товар в галантерейном магазине. Впрочем, взглянув на «ценник» – я держал в руке московскую пачку «Явы», собираясь снова закурить – она смутилась, поняв, что вожделенное ей «не по карману».
– А вот и наша вечная комсомолка. Знакомьтесь: это Изольда Лотис, – донеслось из киоска.
– Командировочный. Москва или Ленинград. Навидались мы таких, – пробормотала Изольда Лотис, не скрывая разочарования.
– Добрый день! – со всей мыслимой галантностью произнёс я и даже изобразил некое подобие мушкетёрского поклона.
Почему-то захотелось сделать женщине приятное. Наверное, такая вот некрасивая нечасто получает знаки внимания со стороны мужчин.
– Москва, – кивнула она.
– Ты со смены или? – спросил киоскёр.
– Или, – ответила Изольда. – Капитан, дай журнальчик на ночь почитать.
В оконце киоска тотчас показался свёрнутый в трубочку свежий номер «Огонька», который Изольда обменяла не на деньги, а почему-то на спичечный коробок, обмотанный синей изолентой. Странная плата исчезла так же молниеносно, как моя шоколадка. Женщина схватила журнал и стала засовывать в сумку. Ей долго не удавалось справиться с застёжками – и «рога» велосипеда приходилось удерживать, и мой пристальный насмешливый взгляд выносить. Руки её заметно дрожали, на лбу выступила обильная испарина, и струйки жгучего пота попадали в глаза, и она утирала их уголком косынки. Трогательный жест. Не знаю, почему, но я, кажется, разулыбался. Канкасова часто говорит о «ямочках на щёчках», которые появляются, когда я улыбаюсь. Дескать, эти ямочки делают меня неотразимым. Глупость, казалось бы, но женщины действительно млеют от моих улыбок. Вот и Изольда Лотис, кажется, пала жертвой моего обаяния. Она оставила свои упражнения с журналом и пряжками. На щеках и лбу её выступил очаровательный румянец.