Бриллианты и ржавчина
Шрифт:
– Интересно, Селестия любит кошек?..
***
Селестия, увидев кота, восхищенно визжала и мгновенно забрала у меня животное. Впрочем, я был не против. «Подарок» ей явно понравился, и она, поблагодарив меня, поспешила куда-то исчезнуть вместе с новым другом в руках. А я отправился развеяться.
Громкий девичий крик прокатился по округе. Мне стало интересно посмотреть, кто и по каким причинам так сильно кричит, и я мгновенно оказался на месте.
Картина была не самой жизнерадостной. Какой-то человеческий мужчина не первой свежести прижимал к земле молодую девушку в белом сарафане и пытался сорвать с нее одежду. Конечно, девушка сопротивлялась,
Щелчок пальцев – и насильника сначала откинуло к стене дома в этом темном переулке, а потом разорвало на куски. Девчонка осталась полусидеть-полулежать на земле, шокировано смотря на то место, где только что был прижат мужчина. Я предпочел оставаться невидимым, и она соответственно не могла заметить меня, что, конечно, сыграло мне на руку. Усмехнувшись ошарашенному состоянию смертной, я улетел из этого места.
Причина такого внезапного поведения с моей стороны – вовсе не жалость к девчонке и ее чистейшей душе. Я лишь желал выместить на ком-нибудь свою ненависть, а здесь так кстати подвернулся этот смертный. Впрочем, я был собой доволен, так как заодно наказал преступника. Надо будет наведаться в Ад и поискать его жалкую душонку – должен же он знать своего палача.
Этот человек заслуживал смерти. В любом случае, он бы попал в Ад, я лишь ускорил процесс. Как однажды сказала Селестия, сыновья Каина не получат отсрочки.
*Фраза позаимствована из нашего с Anabell Kyolla фанфика “Сломанная марионетка”.
========== Глава 8. “Непрощенный” ==========
POV Люцифер.
Когда я вернулся «домой» и увидел Селестию, она лежала на диване вверх ногами и слушала песню какой-то старой рок-группы. Если я правильно определил – Metallica. Она болтала ногами и головой в такт музыке. Рядом сидел маленький кот, которого я несколько дней назад отдал ей, и, как ни странно, тоже качал маленькой головкой точно по ритму песни. Песня начала мне нравиться, должен сказать, рок – это прекрасный жанр. Пожалуй, музыка вообще очень достойное изобретение кривых рук человеческих.
– Ты научила кота чувствовать ритм и слушать рок?
И сразу после этого моего вопроса Селестия свалилась с дивана, видимо, от неожиданности. На полу, перевернувшись на бок и посмотрев на меня растерянными глазами, она села на колени и пригладила руками изрядно растрепавшиеся волосы. Маленький кот спрыгнул с дивана, сел рядом с девчонкой и посмотрел на меня своими большими круглыми глазенками.
– С возвращением… - скованно сказала девчонка. – Как твои поиски?
Я присмотрелся к ней. Глаза постоянно бегали, стараясь скрыться от моего взгляда, пальцы нервно терли друг друга, голова была опущена. Подойдя к ней, я нахмурился.
– Ты меня боишься?
– Тебя трудно не бояться…
– Раньше ты не боялась.
– Раньше ты был галлюцинацией…
Ладно, признаю, здесь она была права.
Маленький кот подошел ко мне и, тихо мяукая, принялся тереться о штанину моих джинсов, будто пытаясь убедить меня в том, что Селестия ни в чем не виновата.
Кажется, у людей принято называть домашних животных именами… и, в принципе, это не странно. В конце концов, мы, ангелы, тоже носим имена, данные нам Отцом.
– Ты придумала ему имя? – спросил я, неотрывно смотря на существо.
– Да, придумала, - смущенно улыбаясь, ответила
– И какое же?
– Люцифер…
Надеясь, что мне послышалось, я замер на месте.
Она назвала кота моим именем? Нет, правда?
Эти мысли заставили меня громко рассмеяться, прикрыв лицо ладонью. Селестия, конечно, обиженно уставилась на меня, надув губы. Какое забавное выражение лица…
Что ж, от кары ее спасло только то, что этот кот очень милый, и даже мне, великому и ужасному Люциферу, не хватит воли, чтобы противостоять сему очарованию.
– Нет, наказания ты все-таки не избежишь.
Селестия резко вдохнула, смотря на меня широко распахнутыми глазами. На ее лице вновь появился страх.
Почему-то раньше я не пытался узнать, какой у нее самый большой страх. Исправим и сделаем сейчас…
Что ж, поиски успехом не увенчались, так как самых ужасных страхов у нее пока просто не появилось. Зато она с трудом переносит… щекотку? Моя девочка боится щекотки? Она удивляет меня все больше и больше. Но до такого ребяческого баловства я не опущусь, подобные детские забавы по части Гавриила. Точнее, были по части Гавриила…
Прости меня, брат, я виню себя в твоей смерти. Зачем я сделал это? Почему поддался злости и вонзил клинок в твое сердце? Мне нет прощения за это… Пускай никто не верит и не может даже подумать о том, что я, Люцифер, чувствую угрызения совести, но факт остается фактом – я братоубийца. Как Каин, сын Адама и Евы. Как отвратительно сравнивать себя с человеком…
Тогда новая кровь пролилась на эту грешную землю, и так насквозь пропитанную кровью. Тогда я познал, какую боль приносит потеря брата, и боль эта была сильнее оттого, что я своими руками лишил его жизни. Все, что я чувствовал, все, что я знал, я никогда не показывал, никогда, ни за что. Не видеть бы и не вспоминать того, что тогда случилось… Страшно представить, чем бы могла обернуться для меня смерть Михаила. Хотя, я бы просто не смог убить его, я позволил бы ему убить меня. Пускай тогда я проиграл бы, но мои руки не были бы вновь замараны кровью моего брата.
Как я мог лишить жизни Гавриила, моего любимого младшего брата, которого я сам воспитывал? Эта боль все так же сильно отдается где-то внутри при любом воспоминании о моем непростительном поступке. Я видел его глаза в момент его смерти; я знал, что Гавриил не хотел и даже не собирался драться со мной, он всего лишь пытался уберечь меня от того, о чем бы я в последствие пожалел. Он даже не ожидал, что я способен поднять на него клинок. Я и сам этого не ожидал…
Пожалуй, это единственное, за что я мог бы попросить прощения. Эта грязь никогда не смоется с моих рук… но, Отец, если ты слышишь – знай, что я раскаялся в этом. Знай, что мои ошибки эхом откликнулись мне и стали моим горьким опытом. Знай, что это единственный раз, когда я прошу Твоего и вообще чьего-либо прощения. Но я понимаю, что такой грех нельзя искупить, и я сам нарекаю себя непрощенным.
Кто-то робко потянул меня за рукав рубашки.
– Все хорошо? – тихо спросила Селестия, обеспокоено смотря на меня.
– Почему ты спрашиваешь? – конечно, мне не хотелось говорить кому-то, что именно в этот момент меня мучает совесть, пожирая изнутри.
– Ты уже минут пять стоишь и смотришь в одну точку… - пояснила она, отстраняясь. – Прости, если отвлекла тебя от каких-то размышлений…
Я промолчал. Сейчас меня интересовал один вопрос:
– Скажи, Селестия, каждый человек бы мучился из-за смерти близких?