Бриллианты в шампанском
Шрифт:
Прошел еще месяц. Наконец был готов и загранпаспорт. Теперь оставались железнодорожные билеты. С этим тоже, в общем-то, больших проблем не было. За неделю до отъезда они с Лукашиным проговорили все варианты. Решено было, что Лера поедет с Игорем. Да, возможно, будет тяжеловато, но игра стоила свеч. К женщине с ребенком таможня сильно придираться не будет. Бриллианты, пришли к выводу, надо везти в бутылке с шампанским. Ведь эти камни в воде прозрачны, надо было только тщательно закупорить емкость. Другой разговор, что при досмотре они могли соприкасаться со стеклом и звенеть, но этого можно избежать. Просто нужно поставить бутылку на столик. А почему бы и нет? Едет красивая, молодая женщина. Почему бы ей и не выпить? Пьют же мужики в поездах водку… Теперь второе. Необходимо было создать имидж. Образ дорогой женщины,
— Да, — сказал меценат, — я бы сейчас второй раз не женился. Это сколько же денег надо, чтобы вас, баб, одеть?! И теперь, Лер, последнее. Не менее важное. Разбираться профессионально в огранке и чистоте камня и умение торговаться. Ведь мало вывезти камни за границу, надо их еще выгодно продать. Еврей-поляк, он вдвойне еврей. Сыты должны быть четверо. Огранщик, они и поляк.
Павел Александрович времени зря не терял, он вытряс из своего приятеля всю информацию об алмазах. Лера бросала Игоря на тетю Веру и, запершись в комнате, часами слушала соседа. В квартире уже появился бархатный мешочек, затянутый на шнурок. Павел Александрович отрезал от старой гардины из черной шерсти кусок и раскладывал на ней камни.
— Слушай и запоминай. Ободок, разделяющий верх и низ ограненного камня, называется рундист. Отшлифованная сторона алмаза называется фасеткой. Полная бриллиантовая огранка насчитывает не менее тридцати двух фасет и площадку в верхней части. Не менее двадцати четырех фасет в нижней части. Бриллиантом называется только ограненный алмаз. Карат — это единица массы. Я тут полистал на досуге литературу и выяснил, что это название связано с греческим рожковым деревом. Семена (кератионы) практически одинаковы по весу. Поэтому в древности они служили гирьками при взвешивании драгоценных камней. Весило такое зернышко примерно двести миллиграммов, оно-то и считалось равным карату. Главное в бриллианте — прозрачность. Отсюда выражение «камень чистой воды». Лучшие из них — это бесцветные или немного голубые. Любой оттенок снижает цену камня. Это не касается только бриллиантов чисто лимонного или чисто зеленого цвета. Такие камушки ценятся в десятки раз дороже прозрачных. Но нам с тобой они не светят. Вот возьми, к примеру, этот камушек. Здесь один карат. Он как раз впишется в ноготь твоего мизинца. Да! Если поляк будет тебе лапшу на уши вешать, что, мол, это фианиты, объясняю, как различить. У фианита ребра граней немного закругленные и абсолютно прозрачны. У бриллианта ребра граней всегда острые. Насчет цирконов тоже не проблема, они чересчур цветом играют. Ты, самое главное, голубка моя, держи характер. Он свое, а ты свое. Интерес должен быть обоюдным. Где-нибудь да сойдетесь. Что с ценой? — Павел Александрович задумчиво почесал начинающую лысеть голову. — Это дело сложное. Я ни от кого не смог добиться ничего определенного. Ясно несколько позиций. Если каратник стоит одну цену, то двухкаратник при том же качестве стоит не вдвое, а значительно дороже. В любом случае цена камня зависит от его качества: прозрачности, чистоты, скрытых и явных пороков. Алгеброй красоту не измеришь.
Лера устало потерла виски.
— Так сколько же просить вот, например, за этот камень?
— Этот? Он примерно однокаратник… Достаточно чистый… Черт! Не знаю, Лерка. Какие же мы с тобой дилетанты! Я даже не могу тебя с этим ювелиром напрямую свести. Боится он страшно. Умоляет, если что, чтобы на мне цепочка оборвалась. Я обещал… Ладно, давай по новой. Международная цена однокаратника, по одним сведениям, 2500 долларов. Но вот какая закавыка. Я тут в одной книжке вычитал о законе Тавернье, даже формулировку выписал. В определении стоимости алмаза, не бриллианта — принцип такой: цена равна произведению квадрата массы кристалла в каратах и базовой цены одного карата, что примерно 250 долларов. Значит, что у нас с тобой получается? Хорошо обработанный однокаратник стоит на европейском рынке 2500 долларов. На каждый крупный камень, оказывается, должен быть сертификат.
— Челкаш! Я Челкаш! — закатывалась Лера.
— Молчи, Челкаш! Давай дальше… Еврей этот польский должен продать камень не дороже полуторы-двух штук. Давай по минимуму — полторы. Пусть пятьсот он нагреет. Значит, за каратник он нам должен как минимум штуку отдать. Я с огранщиком договорился, что ему сорок процентов. Ведь весь риск мы берем на себя. Значит, четыреста ему, шестьсот нам. Так как ты главное действующее лицо, полагаю, тебе причитается тоже четыреста, ну, а мне двести, как мозговому центру. Согласна?
— Согласна! Но это значит, что я с одной поездки должна минимум десять тысяч привезти? — Лера даже похолодела от этой мысли.
— Минимум. Да и вообще, все экспромтом. Получится дороже, все наше будет. Все, Лерка, я выдохся! Старый, наверное, уже стал.
— Нет, Павел Александрович, подождите! А как же я валюту обратно повезу?
— На ходу придумаешь! — устало отбивался сосед. — Завтра, завтра договорим. Утро вечера мудренее. Может, я что-то и придумаю.
И Лера пошла к себе, спать. Поправила сползшее одеяло у сына, покачала головой и легла.
На следующий день Павел Александрович купил три бутылки «Советского шампанского». Он долго рассматривал упаковочную бумагу, витую проволочку на пробке. Потом аккуратно развинтил плетеную шапочку, отмочил этикетку и осторожно снял фольгу. Бутылка все утро лежала в холодильнике, поэтому открылась бесшумно. Он быстро пересыпал содержимое бархатного мешочка в сосуд и закрыл пробкой. Потом поставил шампанское на подоконник и долго всматривался в зеленое стекло, пытаясь обнаружить там камни. Их не было видно. Ни в солнечных лучах, ни при свете электролампы. Он тряс бутылку, прислушиваясь к плеску вина и пытаясь уловить звон, но шампанское было плотным, пузырьки гасили звук. Павел Александрович восстановил упаковку, поставил иглой точку на фольге, протер лицо большим носовым платком и пошел звать Леру.
— Лер, поди-ка на минутку. — Он тихонько постучал в дверь.
— Чего на минутку? Могу и на две! — отозвалась она и пошла за Павлом Александровичем в его комнату.
— Вот, смотри, — сказал он, — стоят три бутылки. А теперь скажи мне, голубка моя, есть ли в них камни. И если есть, то в какой.
Лера обошла письменный стол с трех сторон. Посмотрела сверху. Взяла одну бутылку и потрясла. То же проделала с двумя другими.
— Не знаю.
— Так есть там что?
— Наверное, есть, иначе бы не позвали.
— От, дурища! Конечно, есть! Чего ж я полдня из комнаты не выходил? Значит, определить не можешь?
— Нет. — Лера отчего-то широко улыбнулась, схватила Павла Александровича за плечи и расцеловала его в щеки.
— Отстань, Челкаш! Бутылки побьешь!
— Челкаш! Челкаш! — Опять закатывалась она, переполненная счастьем и предвкушением победы.
Глава 5
Фирменный поезд, с красивым названием «Полонез» отправлялся днем. Тете Вере они сказали, что Лера с сыном пять дней погостит у подруги в Балашихе. Павел Александрович поехал их провожать. Уже посадив путешественников в вагон, он все никак не мог отойти от открытого окна СВ. По перрону гулял ветер, заметая ему в глаза пыль и песок. Он щурился, тер лоб, потом похлопал Леру по руке, которую она высунула из окна, и сказал:
— Прячь на сыне. Больше ничего придумать не могу. Ну, ни пуха тебе, ни пера!..
— К черту! — с наигранной улыбкой воскликнула Валерия и чуть не упала от резкого толчка поезда. Вагоны медленно покатили по рельсам через московские пригороды, Россию, Белоруссию. В Польшу.
Пограничный контроль прошел ночью. Бутылка с шампанским стояла на столе. Спросонья Лера о ней даже забыла и, придерживая разбегающиеся полы прозрачного халатика, протянула таможенникам загранпаспорт и декларацию. Она так боялась, что разбудят Игоря, что, прикладывая палец к губам, грудью вытолкнула их из купе. Молодые ребята метались глазами между роскошной Лериной грудью и рассыпавшимися кудрями ее сына. Отчего-то засмущались, заторопились, проштемпелевали паспорт, отдали честь и пошли дальше. И только когда Лера легла на полку, до нее дошло, что она сделала.