Броненосцы победы. Топи их всех!

Коротин Вячеслав Юрьевич

— Ну что, справляешься? — зашёл в боевую рубку старший артиллерист "Ретвизана" Кетлинский, — помощь нужна?

— Да мне твоя помощь нужна там, у пушек! — раздражённо отозвался Развозов. — Нам ведь сейчас гроб со свечкой японцы устроят!

— Да вряд ли – "Орёл" и "Бородино" идут на выручку, отобьёмся. Да мне и делать уже собственно нечего – оба дальномера разбиты. Я вообще пока приказал прекратить огонь – снарядов не так много осталось. Нащупывать дистанцию пристрелкой мы пока себе позволить не можем.

— Ладно, Казимир

Филиппович, всё равно иди к пушкам, в любой момент координировать стрельбу может понадобится. Я справляюсь, спасибо.

Кетлинский ушёл, но прибыл сигнальный кондуктор, наскоро перевязанный и слегка не в себе после ранения, так что толку от него было немного.

Потом появился легко раненый младший штурман. А потом…

— Бобавите офтанофу! — Развозов обернулся и узрел нечто напоминающее египетскую мумию из гимназического учебника, только орлы на погонах позволили понять, что в рубку заявился сам адмирал. Вот уж кого не ждали!

А Вирен несмотря на протесты врача вырвался из лазарета и, несмотря на боль, лишь слегка приглушённую алкоголем, несмотря на лёгкое головокружение, как только была закончена перевязка, приказал себя отвести в боевую рубку. Даже окровавленный мундир переодевать не стал – вестовой принёс пальто из каюты, каковое и было наброшенно ему на плечи, так как вдеть в рукав перевязанную руку было нереально.

…Когда Вирена привели в судовой лазарет, он увидел жутковатую картину: стонущие раненые, окровавленные обрывки одежды, оцинкованный таз под хирургическим столом, в котором лежали… В общем смотреть на это не хотелось. Оперировать требовалось многих, но было пока не до этого – раненых наспех перевязывали и спешили к вновь поступившим. А они всё прибывали и прибывали.

Два врача деловито из без суеты занимались своим делом: резали, шили, отдавали команды помогающим им санитарам и фельдшеру. Обнаружив, что к ним поступил сам адмирал, они не бросили своих пациентов, которыми занимались в данный момент. Вытереть кровь и обработать раны к Роберту Николаевичу подбежал один из санитаров.

— Ну, что с вами, ваше превосходительство? — наконец освободился младший судовой врач, лекарь Рейнвальт.

— Оее оауса, — прогудел адмирал, стараясь меньше напрягать рассечённую почти насквозь щёку, — е у уху аго.

"Скорее, пойалуйста" лекарь ещё понял, но разобрать "Мне в рубку надо" уже не смог.

— Сейчас, сейчас, ваше превосходительство. Сейчас укольчик сделаем… — Рейнвальт обернулся к санитару. — Шприц морфия!

— Ео и уау! — "заорал" Вирен и тут же зашипел от боли охватившей левую половину лица.

Благо эту его фразу сразу поняли (к тому же он продублировал свой приказ достаточно понятными жестами) и принесли перо и бумагу. Крупными неровными буквами, дрожащей рукой, Роберт Николаевич выводил: "Никакого морфия! Полстакана коньяку, перевяжите и пусть меня отведут в рубку".

— Да Господь с вами! — увидев написанное младший врач оторопел. — Я вам решительно это запрещаю! И здесь вообще распоряжаетесь не вы, ваше превосходительство!

Адмирал злобно глянул на расхрабрившегося доктора и снова застрочил по бумажному листку: "Немедленно перевяжите и не мешайте. Идёт бой. Выполнять приказ! Всё! Коньяк!".

— В чём дело, коллега? — подал голос старший врач броненосца Жоффре. Он уже приготовился оперировать тяжело раненого Щенсновича, но отвлёкся на шум и возню происходившие рядом.

— Да вот, господин адмирал рвётся на мостик.

— Не может быть и речи!

— Я вам покажу "не может быть и речи", костоправы хреновы! — свирепел в душе Вирен, — я вам потом кузькину мать устрою!

"Перевязать, не сметь меня задерживать!" – заскрипело снова перо в его руке.

Адмирала и так уже перевязывали. Прочитав его последнюю записку Рейнвальт сдался и только спросил:

— У вас же осколок в плече, Роберт Николаевич! Как вы с ним?

— Фо-ом! — выдохнул Вирен.

— Что? Ах да! Коньяка у нас нет, вот, спирта развели немного.

Адмирал с отвращением выпил разведёный, ещё тёплый спирт и решительно поднялся со стула… Напрасно так решительно, слабость от потери крови давала о себе знать. Вирена шатнуло без всякой качки, стоящий рядом матрос едва успел его поддержать задев при этом раненное плечо.

Роберт Николаевич стиснув зубы взвыл от боли. Будь он здоров – матрос пренепременно схлопотал бы минимум оплеуху. Причём не со зла – рефлексы бы сработали. Вирен никогда не бил нижних чинов, хотя они бы иногда предпочли бы получить хорошего леща от этого зануды и формалиста, чем простаивать потом в качестве наказания двенадцать часов под винтовкой, например.

На этот раз адмирал даже не разозлился на причинившего ему боль – хватило здравого смысла понять, что этот матрос хотел именно помочь и что без его, пусть и неудачной помощи всё могло кончится значительно более неприятно. Кивком головы приказав ему следовать за собой Вирен вышел из лазарета и направился к боевой рубке "Ретвизана"…

— Повреждений пока больше нет, ваше превосходительство, подтягиваемся к "Суворову", — отрапортовал слегка обалдевший Развозов. — Ход девять узлов, больше пока дать не можем.

— Машинное рубке! — донеслось из переговорного устройства.

— Есть рубка! — тут же отозвался лейтенант.

— Удалось слегка добавить оборотов.

— Вижу, на лаге девять с половиной узлов, спасибо! А ещё можете?

— Ну может ещё на полузла выжмем, но вряд ли. Лучше на это не рассчитывать, Александр Владимирович.

— Ладно, и на том спасибо, — Развозов не успел ещё закончить разговор с механиком, как поступил доклад от сигнальщиков: "С пересветов запрашивают разрешение прекратить огонь главным калибром".