Броненосец
Шрифт:
Уоттс нахмурился и сделал затяжку.
— Давайте говорить начистоту, — предложил он (и в его гортанном столичном выговоре послышался едва уловимый призвук ближнего Запада — Слоу, Суиндона или Оксфорда). — Мы подписываем контракт с вами, модниками, так? Мы платим о-хре-ни-тельныйвзнос, а потом, когда я заболеваю и отменяю турне, к нам присылают парней вроде вас и начинают препираться?
— Не всегда.
— Да ладно вам. Они приглашают вас, чтобы вы как профессионал посоветовали им — выплачивать ли ту сумму, которую они уже согласились мне выплатить, если что-то не заладится, — так? Когда мы подписывали полис, там нигде не было написано, что на меня стаей слетятся эти чудилы-оценщики и будут твердить: «Пиши пропало, Хосе».
Лоример пожал плечами. Сейчас было крайне важно оставаться спокойным и равнодушным.
— Там все можно найти мелким шрифтом, — сказал он. — Не я же изобрел все эти методы, — прибавил он. — Я просто там работаю.
— Как сказал охранник в концлагере, пуская газ.
Лоример чихнул, приложил платок к носу.
— Мне это тоже не по душе, — заметил он ровным голосом.
— А мне не по душе вы, модник, — отрезал Уоттс. — Какую музыку вы покупали в последний раз, а? — Он перечислил несколько знаменитых рок-групп с едким, колючим презрением в голосе, словно у него в горле кость застряла. — Нет, — сказал он потом, — могу поспорить, вам нравится «Три Тела Минимум». Просто гляжу на вас — и поспорить могу, что вы — из тех, кто тащится от «Трех Тел Минимум». Ну же?
— В последний раз — если не ошибаюсь, — Лоример выдержал паузу, — это был Кваме Акинлейе и его «Achimota Rhythm Boys». Альбом называется «Сущая Ачимота».
— Сущее что?
— «Сущая Ачимота».
— А что это такое — «Ачимота»?
— Не знаю.
— «Сущая Ачимота»… Значит, любите африканскую музыку?
— Да. Я вообще не слушаю ни европейскую, ни американскую рок-музыку, написанную после шестидесятых.
— Правда? А почему так?
— Она лишена жизненности.
— А как насчет моей? По-моему, уж куда жизненней.
— Боюсь, с вашим творчеством я не знаком.
Лоример заметил, что эти слова по-настоящему озадачили Уоттса, встревожили его по какой-то глубинной, но пока непонятной причине.
— Терри! — прокричал Уоттс в сторону двери. — Где это чертово пиво, наконец? — Потом снова обернулся к Лоримеру, поглаживая волосистый клочок на щеке. — Значит, вы не верите, что я был болен, так?
Лоример вздохнул и достал из чемоданчика блокнот.
— Две недели спустя после отмены «Турне Ангцирти» вы выступали на сцене Альберт-Холла…
— А, да ладно вам. Это же было для гребаной благотворительности — «Больные детишки и музыка», что-то вроде того. Господи Иисусе. Терри, я тут подыхаю от жажды!Где этот жирный ублюдок? Слушайте, я вам целый полк докторов могу привести.
— Это совершенно ничего не меняет.
Уоттс казался изумленным.
— Я буду с вами судиться, — заявил он вялым тоном.
— Вы вольны предпринимать любое законное действие. Честно говоря, мы и сами предпочитаем решать подобные дела через суд.
— Слушайте, да что тут, в самом деле, происходит? — возмутился Уоттс. — Меняете правила, когда уже пол-игры сыграно. Ворота начинаете переставлять. Все же страхуются — абсолютно все, это самое обычное дело. Даже те, у кого нет закладных, и те застрахованы. Даже те, кто сидит на пособии. Да никто бы этого не делал, если б вы всюду стали соваться и передвигать ворота. Послушайте — вы же, модники, нам попросту заявляете: «Не будем платить — хрен вам. Отвалите». Так ведь? Так вот, если б люди знали, что им светит вся эта…
— Дело здесь только в честности или вероломстве.
— Это что еще такое? Терри!
— А то, что, по нашему мнению, вы представили нечестный иск.
Уоттс взглянул на него с любопытством, как зачарованный.
— Как, вы сказали, ваше имя?
— Блэк, Лоример Блэк.
— Сделайте для меня кое-что, Лоример Блэк. Держите голову прямо и смотрите влево — максимально левее, как только можете глаза скосить.
Лоример сделал, как он просил: резкость зрения пропала, лишь где-то слева, у края поля обзора, виднелся прозрачный профиль носа.
— Видите что-нибудь? — спросил Уоттс. — Что-нибудь необычное?
— Нет.
— Ну вот, — а я вижу, приятель. — Завращав глазными яблоками, Уоттс сам стал коситься влево. — Я вижу черное пятно, — сообщил он. — В самом дальнем левом углу зрения я вижу черное пятно. Знаете, что это?
— Нет.
— Это дьявол. Это дьявол, он сидит у меня на левом плече. Он сидит там уже полгода. Поэтому я и не брею левую щеку.
— Ясно.
— А теперь скажите мне, мистер Модник-Оценщик-Убытков, как, черт возьми, музыкант может отправляться в восемнадцатимесячное турне по тридцати пяти странам, если у него на плече сидит дьявол?!
Лоример ждал в холле, пока Терри принесет ему пальто.
— В следующий раз у нас обязательно будет «пепси», — пообещал он весело.
— Не думаю, что будет «следующий раз».
— О-о, обязательно будет, — сказал Терри. — Вы произвели неизгладимое впечатление. Не помню, чтобы он с кем-нибудь дольше двух минут разговаривал — кроме Даниэль. У вас есть визитная карточка? Вы ему понравились, приятель. Теперь вы, можно сказать, в друзьях у него.
Лоример протянул ему визитку, не зная — чувствовать себя польщенным или встревоженным.
— А почему он все время называл меня модником?
— А он всех так называет, — объяснил Терри. — Знаете, это как по телику, когда показывают фильм, где все ругаются, чертыхаются и матерятся? Они заново записывают звук, и там вместо «..аный» — уже «долбаный», вместо «хер» говорят «хрен», и так далее.
— Ну да.
— Ну вот, а если герой фильма говорит «мудак», они это переписывают на «модник». Честное слово — вы сами как-нибудь послушайте. Это ему так понравилось, Дэвиду, то есть, — проговорил Терри с улыбкой. — Маленький модник.