Броневержец
Шрифт:
4
Широкая пограничная Амударья стремительно и бурно несла свои серые с рыжим отливом воды, стараясь сорвать с места узкую понтонную переправу. Но переправа стояла, надрываясь под напором воды снизу и гнетом устремившейся по ее верху бронированной лавины. Она то гулко стонала и погружалась в реку, вынося на себе многотонную танковую броню, то облегченно поднималась над водой, без усилия пропуская по своему хребту грузовики, работая так без отдыха уже много дней. А техника все шла и шла с разных сторон, сливаясь рукавами в один гремящий смрадный поток.
Полковая колонна остановилась недалеко от переправы в ожидании своей очереди. Леха с Рахимовым вылезли
— Так я и знал! Не напрасно я предчувствовал! — сказал Леха, указывая рукой на ту сторону реки. — Ни жары, блин, ни слонов, ни пальм и вообще ни единой души из числа дружественного народа! — Он посмотрел на Рахимова: — Шурик, где твои братья по вере? Почему я не вижу радости в ликующей толпе?! Где, спрашивается, девчата с пятнышками на лбу?!
— С какой пятнушка? — удивленно спросил Рахимов.
— С какой, с какой? С такой! — Леха ткнул себя пальцем в лоб. — Как в фильмах про Рама и Шиама, про Зиту и Гиту и про другую ихнюю любовную хренотень!
— Наши женщины никакой пятнушка на лба не рисуют! Индийский женщина рисует! А наши нет, — Рахимов отрицательно покачал головой.
— А ты откуда знаешь? Ты что, на том берегу уже был? В гости бегал?
— Нет, не был. — Рахимов указал рукой за реку. — Там тоже узбеки живут. Этот территория вдоль Союза весь узбекский. Во время нашей гражданский война много узбеков туда ушли. Афганцы, пуштуны дальше. Там много национальностей есть, как у нас.
— Ну, может быть. Я не спорю. — Леха снял шлемофон и почесал затылок. — На хрена мне спорить с тобой, если ты уже про все на свете знаешь?! Но с революционной агитацией про нерушимую дружбу народов, как я теперь наглядно вижу, тут слабовато! Согласись! — Он снова ткнул пальцем в противоположный берег. — Глянь, друг ты мой сердечный! Ты только глянь! Даже без пятнышек ни одна женская персона платочком помахать не приперлась! — Леха стукнул ладонью по башне. — Так за каким же мы туда бузуем?! Перед кем мы там с тобой, Рахимов, долг исполнять намерены? Во все чистое с утра как дураки вырядились! Ты для кого гвардию на броне начистил?! Опять для зампотеха?! Где твои благодарные соплеменники?! — Он с деланой строгостью посмотрел на Рахимова и досадно махнул рукой. — Надо было в грязном ехать!
— Они техника, наверно, пугались, — высказал предположение Рахимов. — Много техника — страшно! Убежали!
— Далеко?! Может, теперь вся страна там пустая стоит? Рванули всем народом аж до самой Чукотки! А чего им, спрашивается, от нас лытки-то драть?! Мы же ведь им, как-никак, на помощь ломимся, живота не жалея. — Леха забавлялся, глядя на серьезность восприятия Рахимовым его беспардонного трепа.
— Темный народ! — Рахимов покачал головой. — Надо образований давать.
— Правильно мыслишь, товарищ Рахимов! Даешь культуру в массы! Мы им тут быстро ее наладим! Едрена вошь!
— Да-а-а-а! — кивал Рахимов.
— Опять же, я чувствую, и план ГОЭЛРО им не помешает. Как считаешь?
— Хорошо считаю!
— Вот и молодец! Поехали, освободитель! — Леха спрыгнул в бэтээр.
Головные машины полковой колонны медленно поползли с пригорка к переправе.
Бэтээр, задрав нос, вкатился на железный настил понтонной переправы и быстро проехал над неукротимо бурлящей Амударьей.
Вскоре колеса выкатились на чужой безлюдный берег и поехали по афганскому песку к асфальтовой дороге, куда направлялась для сбора вся колонна.
— Здравствуй, страна Афгания! — сказал Леха.
Момент, который ему уже не раз рисовало воображение, пронесся быстро и как-то уж слишком буднично. Он рулил по дороге за грузовиком и бодро
— Эх! Не торжественно мы с тобой, Шурик, Родину-то покинули! Не торжественно! Без кручины! Нехорошо! Как ты думаешь? — И не дождавшись ответа, продолжил излагать свои соображения: — Сердце не екнуло, слеза не навернулась, вся жизнь не вспомнилась — безобразие! Вот был бы оркестр на переправе, тогда другое дело! Марш «Прощание Славянки», транспаранты, лозунги, ну и все такое! Мы, быть может, и обревелись, а так весь пионерский утренник насмарку! За это начальству бо-о-о-льшо-о-о-ой минус! Вот стал бы, к примеру, генерал у переправы, двинул бы речь, что, мол, соколы ясные, вы щас туда на долг поедете! Исполняйте его правильно! Если сразу за переправой не усретесь, то и за это вам уже большая благодарность и медаль! — Леха пытался веселиться, забивая тревогу в душе, встрявшую в нее, как воздушная пробка в систему отопления. Ему казалось, что прошлое отделилось от него и затихло, а надвигающееся настоящее было неизвестным, а от этого пустым и холодным. Он будто бы раздвоился, поделился пополам. Там был Леха — веселый парень, где-то даже удалец, а сейчас внутри него обосновался без приглашения какой-то нервный поганый субъект. Он давил на газ и курил, глядя в смотровое окно, за которым вдоль дороги уныло тянулись лишь невысокие желто-серые барханы.
Рахимов сидел на месте стрелка, его голова и руки были скрыты в башне. Он молился, беззвучно шепча, прикрывая ладонями лицо, прося у Аллаха пощады и покровительства для себя, доброго прапорщика и для всех, кто ступил на эту чужую землю.
Леха понял, что Рахимов сильно занят, и сам замолк, не желая мешать его таинству общения со Всевышним. Он ничего не имел против таких неслужебных, антикомсомольских отношений.
Сам он хотя и был крещеный, но к вере не приучен. Святые образа, висевшие в каждом доме их села, для Лехи были не более чем картинками, украшенными на старинный манер. Имелась в селе и своя небольшая действующая церковь. Но в ней он никогда не был. Церковные обряды, вид священнослужителей и кладбище за церковью наводили на него тоску. Школьная же программа, толкующая о беспредельности и необъяснимости материи Вселенной, тоже до конца не впечатляла своей достоверностью. Выходило так, что планета Земля была неизвестно чем в составе неизвестно чего. Бардак! «А вдруг, — думал он, — наша вселенная как аквариум на другой планете? И вот какой-нибудь мужик возьмет спьяну весло да и перемешает рыбье дерьмо с водорослями. Что тогда наступит, мировая революция?»
Понемногу нервное напряжение стало проходить. На короткое время меж облаков замелькали солнечные лучики. Хлопающий и развевающийся на ветру тентовый брезент впереди идущего «ЗИЛа» перестал вызывать раздражение.
Колонна шла, постепенно набирая скорость, растягиваясь на многие километры, а вокруг все так же простиралась бесконечная желтая пустыня. Их бэтээр со своими чахлыми изношенными двигателями явно уступал в тяге новым машинам, а потому постепенно отстал от ремроты и двигался в общей колонне с крейсерской скоростью шестьдесят километров в час. Леха только и успевал поглядывать с завистью на новые быстроходные «семидесятки», с легкостью обгонявшие их на трассе и стремительно уходившие в отрыв.
— Тяжело-о-о-о свинье на лошадиных скачках, — вздохнул он, нетерпеливо постукивая по рулю ладонями, когда очередной остроносый «семидесятый» бэтээр показал ему корму.
Рахимов перебрался на соседнее сиденье.
— Здорово, Шурик, — сказал Леха. — Вернулся?
— Откуда? — не понял Рахимов.
— Ну, оттуда! — Леха кивнул головой кверху. — Ничего тебе там интересного, случайно, не сообщили?
— Нет, — покачал головой Рахимов. — Просил Аллаха, чтобы сил давал. Для всех просил.