Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов
Шрифт:
— Обязаны!
— Обязаны как лучше! Смотри, что будет: ты сейчас выпишешь ему квитанцию, доложишь начальнику, Созинов напишет резолюцию. Я приму. Зарегистрирую…
— Эх, Виталька!
— Что, Виталька! У меня машинистки нет! Сам печатаю! И опись, и сопроводиловки!
— Но партийные документы!
— А что партийные?! Все равно подлежат уничтожению! Ты инструкцию знаешь? Мало ли в чьих руках побывали!
— Придумал! — Дежурный, однако, был смущен. Возможность использования партбилетов западными спецслужбами ему не приходила
— Может, в горкоме вопросы возникнут! — Старший опер бросил на чашу весов последний аргумент. — «Как?», «Где?», «При каких обстоятельствах?» Я вместо него не отвечу. Так? Выходит, опять его вызывать!
— Ладно, мужики! — Бутурлин был человеком сговорчивым. — Давайте документы! Сразу отнести в горком не обещаю — мне в поездку сегодня! А вернусь — отдохну и снесу!
Усач–дежурный, как водится, не преминул накапать начальству.
— Виталька опять документы принять отказался. Сто причин выставил!.. — Он вздохнул сокрушенно. — Совсем работать не хочет!
— Погоди! Ты не кипятись! — Подполковник Созинов знал своих подчиненных как облупленных и не упускал случая их воспитывать.
Он отложил подписанные протоколы.
— С Виталием надо по–хорошему. Тогда он тебе дни и ночи пахать будет! И за дознавателя, и за инспектора… — Опытный руководитель, по первому своему — гражданскому — образованию он был преподавателем–естественником. — Ты вот, например, в отпуск собираешься? Так?
Дежурный струсил.
— У меня по графику! Честь по чести! Сейчас вы уходите, а я сразу после вас!
— Я не о том! — начальник отделения отмахнулся. — Ты уйдешь, а кого я за тебя поставлю? Думал?
— Начальника линпоста!
— Он бы рад! — Созинов засмеялся. — Отдежурил — и трое суток ничего не делай! Не
пойдет! А кого? Подумай… Его же и поставим! Виталия! Он и на дежурстве, и с бумагами будет разбираться! С перепиской…
— Правильно… — признал дежурный. Руководство отделением было делом тонким, даже отдавало элементами макиавеллизма.
— А теперь с другой стороны возьмем… Разве на тебя самого не жалуются? Хоть бы твоя жена! А? Сколько раз мне звонила! — Подполковник помолчал. — И опять тебя на днях видели снова у Любки…
— Какой еще Любки?
— У нас одна! Из гостиницы! Видели тебя пьяного вдребодан. Машину останавливал в нетрезвом виде — в Ветлужский ездили за водкой…
— Уж и вдребодан!
— А тебе уж сколько годков?
Дежурный вздохнул.
— Сорок два будет…
— Вот видишь! Тебе, считай, уже похлопал жену на ночь по заднице — и на боковую! А ты все куролесишь! — Созинов придвинул протоколы. — Это все?
— Кража документов… Из Москвы звонили… — Усач в нескольких словах передал суть дела. — Преступник — азиат. Метр восемьдесят. Глаза — голубые… Будто бы выскочил у нас из поезда. Смена проинструктирована… Да! — Дежурный вспомнил: — Еще Картузов звонил… — Знатного земляка тут знали. — Вас спрашивал!
— А по какому вопросу? Не говорил?
— Сказал, будет звонить.
— Своих стариков, должно быть, ждет… Или, наоборот, провожает…
Дежурный спросил напоследок:
— У вас с какого путевка, Павел Михайлович? С завтрашнего числа?
— Соберусь и отчалю… — Созинов уклонился от ответа. Таков был его стиль. — Если Картузов будет звонить, ты потяни! Вышел, мол, сейчас посмотрю… Постарайся узнать: по какому делу, что ему нужно…
— Понял, Павел Михайлович…
Междугородная дала о себе знать уже через несколько минут. Но это была не Москва. Звонили из Ярославля, из Управления внутренних Дел. У трубки был первый зам: этот не трезвонил по пустякам.
— Значит, так, Пал Михалыч. Ты когда в санаторий?
— Думаю ночью выехать.
— С отпуском — «стоп, машина»! Срочная министерская проверка. К тебе проверяющий.
Созинов так и подскочил:
— Батюшки–светы! Да что там?!
— Жалобы и заявления. Проверяющий уже вылетел. Так что — готовься!
— Вылетел?!
— Да, самолетом.
— Сто лет не было такого! Да что случилось?
— Не знаю. Мы зондировали в Транспортном главке — никому ничего не известно. Но… — Первый зам сделал паузу. — Дыма без огня не бывает. Тебе лучше знать. Срочно собери личный состав. Все подчисти!
— А кто летит? Кто он? Откуда?
— Могу сказать только фамилию. Омельчук. Мы позвонили в аэропорт, в Кострому…
Игумнов не задал задержанному ни одного вопроса. Это было бесполезно.
Говорили Качан и Цуканов.
— Кто этот парень, ты шел по составу вместе с ним… Потом вы шли вместе по платформе…
— Никого я не видел.
— Откуда он? Где познакомились?
— Не понял!
Симферопольский шулер — мешковатый, с гипертрофированными животом и тазом — все больше заводил Игумнова.
— Ничего не знаю. Я был один. Сколько повторять?!
Пробиться к его совести было невозможно. В обществе существовал явный перекос! Преступник мог уходить от ответственности внаглую.
— Не видел! Не знаю!..
Только суд присяжных, не связанный формальной оценкой доказательств, мог, наверное, трезво судить на этот счет, основываясь на здравом смысле и опыте.
— Эти новые купюры…
— Мать дала! Что — не имела права?!
«Права нарушителей закона — выше прав законопослушных граждан!»
— Какого черта меня тут держат?! Я могу позвонить в Симферополь, отцу?! Пусть прилетит — полюбуется, как столичная милиция работает…
Игумнов достал свои бесполезные в данный момент заметы, бросил назад в стол.
«Полная бессмыслица. Хочешь служить — укрывай грабежи, кражи. Давай процент раскрываемости. Заботься о том, чтобы у преступника — упаси Бог — в заднице косточка не застряла! Социалистическая законность! Показуха!»
Игумнов поймал брошенный украдкой взгляд зама.
«Хочешь не хочешь — надо отпускать! Закон на его стороне!»