Бронзовое облако
Шрифт:
– Слышал: в дровяном сарае… Что дальше? Ты предлагаешь разложить их на те места, где их настигла пуля?
– Именно! Понимаешь, все должно смотреться естественно. Какой-то маньяк ворвался в усадьбу и всех перестрелял. Все понятно. А вот совсем непонятно будет, если трупы обнаружат в сарае. Спрашивается: как они там оказались? Кому помешали? Да тому, кто находился в доме во все время снегопада. И кто эти люди? Имеют ли они отношение к убийству или нет?
– Если дом оформлен на меня, то все равно меня будут искать, – пожал плечами Герман. – Но я не помню, чтобы покупал дом.
– Послушай меня, я тебя очень прошу… Давай разложим тела на места… и уйдем. В три часа мы уже будем на трассе, Маша нас подберет и доставит домой. Все. Нас здесь не было. Не было, понимаешь?
– Нет. Не понимаю. Я ничего не понимаю. Зачем раскладывать трупы? Что ты такое говоришь?
– Надо, чтобы все выглядело естественным. И тогда, вероятно, будет проще вычислить, кто кого и за что убил. А так мы только все испортили…
– Но если бы мы этого не сделали, то тогда они сами испортились, разве не так? Мы спасли трупы от разложения… Сергей, меня уже тошнит от этих разговоров! Я отказываюсь это делать, потому что не вижу в этом никакого смысла.
– Для того чтобы понять, тебе надо успокоиться. Вот сядь, вдохни в себя побольше воздуха и попытайся представить себе, что ты – следователь. Что ты приезжаешь на место и находишь трупы в сарае. Что тебе сразу приходит в голову?
– Трупы завернуты в простыню. Значит, их сначала кто-то убил, а потом уже завернул и сложил в сарае. Причем сложить в сарае их мог как убийца, так и другой человек, не имеющий отношения к убийству. И что дальше?
– А то, что по расположению трупов специалист сможет определить, как действовал убийца, кто с кем танцевал, быть может, кто-то пил или ел, кто-то спускался с лестницы, кто-то в это время находился в спальне с женщиной, с мужчиной, это я так, грубо, схематично… Когда следователь выяснит личности убитых и опросит свидетелей, то станет ясно, в каких отношениях эти люди были друг с другом… А что, если это действительно не ты их убил?! И пригласить их сюда мог не ты, а кто-то другой. И тот факт, что у тебя в кармане оказался этот список, еще ни о чем не говорит. Его могли тебе просто подсунуть.
– Ты, наверное, забыл, что я – единственный, кто остался в живых из этой компании…
– А что, если в доме был кто-то еще… Кому удалось выбраться из дома во время снегопада? Кто-то, физически очень сильный? Прошу тебя, Герман, помоги мне разложить тела по дому так, как они были до моего прихода… Один я не справлюсь.
– А простыни? Куда ты их денешь?
– Сожгу в камине, а пепел выкину в окно.
– Может, ты и прав, хотя я так ничего и не понял… Но только давай выпьем сначала… Я не смогу вот так, на трезвую голову… А ты не видел мои сигареты?
– Видел. Лежали на столе. Куда ты их дел?
– Это была последняя пачка. Мы с тобой выкурили все, что были в доме, что нашли в машинах, в сумочках… Но у меня была почти новая пачка, моя пачка, я нашел ее в своей куртке, ну ты же помнишь…
– И что? Значит, ты ее уже выкурил. Сигареты рано или поздно кончаются, причем в самый неподходящий момент. Попытайся прожить остаток дня без сигарет. Ты прав, надо бы немного выпить. Меня и самого начинает колотить, когда я только представлю, что мы сейчас спустимся в этот сарай… Иди, разливай коньяк, а я принесу закуску…
Сергей вернулся с тарелкой сыра, банкой мясных консервов и большим клином холодного шоколадного торта.
– Я искал ветчину и хлеб – не нашел.
– Съели, наверное, вчера, – равнодушным голосом отозвался Герман.
– Нет, вчера мы, конечно, ели, но я специально оставил большой кусок ветчины и хлеб на сегодня. Подумал, что нам надо будет плотно поесть перед тем, как мы двинемся в путь. Но в холодильнике – лишь остатки салатов, на которые невозможно смотреть… Надо бы выбросить…
– Давай сыр. Вот твоя рюмка. Сергей, когда же все это закончится?! Я не могу больше находиться здесь…
– Вот только не надо истерик. Между прочим, я здесь вообще ни при чем..
– Я слышал… Жалко, сигареты кончились…
Они выпили, закусили сыром и тортом.
– Итак. Давай вспомним, кто где лежал…
– Писательница эта… на лестнице… Это я помню, – сказал Герман и застонал. – Невозможно!
– Дальше?
– Толстяк Бим с Васильевой – в спальне на кровати. Кислова, риелтор, та, что в бальном платье, в зале на полу… Вот здесь… Сперанский, который со шрамами от пластической операции за ушами, под столом… Это уже четыре трупа. Еще кухарка Юдина на кухне… Пять. Писательница на лестнице – шесть. И Сема в машине – семь.
– Ну что, пошли?
– Еще выпьем… Я боюсь, – признался Герман. – Может, ты придумаешь что-нибудь другое?
– Еще по одной – и пошли. У нас не так много времени.
– А если трупы испортились?
– Так мороз! – заорал на него Северцев. – Соображать надо! Ты мужик или нет? И вообще, я могу тебя здесь бросить и уйти. Это по твоей вине я здесь оказался. Это ради тебя я встретил Новый год с этими мертвецами! А ну-ка поднимайся и пошли! Мы должны оставить все так, как было до моего появления. И это у тебя, наконец, отшибло мозги, и ты ничего не помнишь…
Герман встал и покорно пошел к лестнице.
Снег хрустел под ногами, было тихо и жутко. Герман шел за Сергеем и молил бога о том, чтобы в сарае не было трупов. Чтобы они исчезли, испарились.
Сергей храбро потянул ручку двери дровяного сарая, она со скрипом открылась. На полу неровным рядом лежали белые коконы.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Стоп, считаю еще раз. Герман, и ты тоже считай.
– Один, два, три… – Губы его шевелились. – Шесть.
– Но должно же быть семь!
– Должно… Но здесь шесть. Может, мы кого-нибудь оставили в доме? Забыли? Или в гараже?
Сергей опустился на колени и принялся разматывать простыню с головы одного из трупов.
– Это Сема, как раз последний… Он неважно выглядит…
– Ты спятил, Серж… Чего несешь-то?! – возмутился Герман. – Ты еще ему об этом скажи, что он неважно выглядит… Давай дальше смотреть…
Откуда-то потянуло запахом табака.
– Кто-то курит, – вдруг неестественно высоким голосом проговорил Герман и вскочил, глядя расширенными от ужаса глазами на Сергея. – Чувствуешь?