Брожение

Реймонт Владислав

Анджей с Витовскими шли позади и видели всё.

Янка проводила старуху до коляски, простилась с Анджеем, который на виду у всех поцеловал ей руку. Поджидая отца, делавшего покупки в соседней лавке, она вдруг услыхала за спиной радостный голос:

— Янка!

Она быстро обернулась, пораженная этим криком.

— Хелена! Ты здесь? Откуда?

— Какая неожиданность!

И школьные подруги расцеловались.

— Ты живешь в наших местах? — спросила Янка.

— Недавно. В Розлогах, если ты

о них слышала. Мы приехали сюда месяца три назад; а ты все еще дома, в Буковце?

— Скажи лучше — снова дома, снова в Буковце. Ну, да что там, поговорим об этом потом, а теперь я увезу тебя к нам.

— Нет, нет, хоть мы и едем в Буковец, но только на станцию и с первым же поездом в Варшаву. На обратном пути заглянем к вам с удовольствием. Боже! Ведь мы пять лет с тобой не виделись.

— Только пять! Ты давно из Парижа?

— Вот уже четыре года. Я прожила там всего год.

— А я на тебя сердита до сих пор — ничего не писала, я потеряла тебя из виду. Год назад я спрашивала у Галины твой адрес, но и она не могла сказать.

— Оправданий пока нет, но простить ты меня должна. А это мой муж, — представила она Янке подошедшего к ним высокого красивого блондина. — Поедем с нами до станции, поговорим обо всем.

— Хорошо, подождите, я только скажу отцу.

Через несколько минут Янка вернулась. Она была рада встрече. Приятельницы сели в коляску и поехали.

В дороге Хелена, внимательно всматриваясь в Янку, спросила ее:

— Чем занимаешься?

— Чем? Панна на выданье. Невеста, — иронически бросила Янка.

— Да, невеселое положение.

— Извини, Хеля, но я вижу, ты свободу невысоко ценишь!

— Прекрасная земля! — начал Волинский, которого разбудило наступившее вдруг молчание.

— Вы уже познакомились с местным обществом? Оно было сегодня в сборе.

— Кроме ближайших соседей, ни с кем. В этом костеле мы впервые: это не наш приход и далеко от нас. Мы зашли сюда по пути, направляясь на станцию. Я ехала с определенным намерением — если найду тебя в Буковце, увезу к себе, хотя бы силой, — сказала Хелена.

— Я не отказываюсь, но и не обещаю. Мама жива, здорова?

— О, здорова, спасибо. А этот господин, который поцеловал тебе руку, он…

— О нет, нет, это всего лишь хороший знакомый.

Приятельницы замолчали и смущенно посмотрели друг на друга, не зная, о чем еще говорить. Они почувствовали себя чужими и далекими.

Подъехали к станции. У Волинских не было времени зайти к Янке — поезд стоял уже у перрона. Они распрощались, заверив Янку, что зайдут на обратном пути.

XIII

До прихода поезда, на котором собирался приехать Глоговский, оставалось несколько часов.

Сидя одна, Янка принялась вспоминать все, что было в костеле; эти воспоминания расстроили ее. Желая забыться,

она подошла к роялю и начала играть.

Вскоре прибежала Залеская. Она сидела молча, с удивлением всматриваясь в бледное лицо Янки, в ее мрачно сверкающие глаза. Залеская вместе с Осецкой и Зосей тоже была в костеле и слышала все, что говорили о Янке. Она хотела поболтать и утешить свою соседку, но угрюмое молчание Янки стесняло ее. Залеская сидела долго и, не дождавшись, пока та кончит играть, тихо вышла.

Янка импровизировала. Звуки какой-то необузданной фантазии, полной бурь и раскатов, вихрем срывались со струн и били резкими ритмами в ее душу.

Она кончила играть и принялась расхаживать по темной квартире. Каждую минуту она подходила к окну и смотрела — открыт ли семафор? Ее мысли были подобны огненным змеям. Они жалили ее и ослепляли, подобно молниям, извивающимся алыми зигзагами в темных далях.

Наконец прибыл поезд. При свете фонаря она увидела Глоговского. Янку охватило волнение. Она слышала, как он поднимается вместе с отцом по ступенькам; вот он остановился в передней, но Янка была не в силах встать со стула. Наконец, услышав оживленный разговор отца и гостя, она пошла им навстречу.

Глоговский хорошо знакомым движением протянул ей обе руки.

— Пусть я сдохну, пусть теперь сдохну, раз глаза мои увидели вас здоровой, — воскликнул он, целуя ей руки и ударяя себя в грудь. Светло-серые глаза его искрились смехом, растрепанные льняные волосы спадали в беспорядке на лоб, а лицо сияло такой искренней, детской радостью, что Янка почувствовала, как его настроение передалось ей.

— Только что на платформе я представился пану Орловскому, и вот я здесь. Дорогой мой, хороший! — крикнул он Роху. — Узнай-ка, присланы ли лошади от Стабровских?

— Но… честное слово, мы так скоро вас не отпустим, вы должны остаться, ну хоть до завтра, — запротестовал Орловский.

— Вы должны остаться: мы так хотим, — в первый раз заговорила Янка, обращаясь к Глоговскому.

— Констатирую насилие, произведенное над свободным гражданином, уступаю силе и остаюсь. Скажу только одно, чего, конечно, вы не поставите мне в вину; панна Янина тем более не осудит меня: я так хочу есть, что… — Он комически развел руками.

— Мы ожидали вас к обеду, сию минуту подадут.

— Мой дорогой друг, — торжественно начал Орловский после ухода Янки, взяв Глоговского за руку. — Я обязан вам большим, чем обыкновенной признательностью, — жизнью дочери, да и своей тоже; если бы вы не телеграфировали мне о болезни Янки, я ничего не узнал бы и не приехал, она бы умерла, и меня тоже не было бы сейчас на свете. Я давно хотел отблагодарить вас за доброту. Если раньше я этого не мог сделать, то делаю теперь от всей души и прошу: распоряжайтесь мной полностью.