Брожение

Реймонт Владислав

— Мы должны быть благодарны пану Глоговскому: это его заслуга, что…

— Ирония здесь ни к чему. Я вам как-нибудь расскажу, сколько добра он мне сделал; нет ничего удивительного в том, что я обрадовалась, увидев его.

— Главное, он напоминает вам театр, то время…

— Пап Анджей, если вы хотите знать, то скажу вам прямо: в настоящий момент я театр ненавижу. Но то время, которое я там провела, не проклинаю, я смотрю на него как на печальную школу, прискорбный урок жизни. Я говорю вам правду; вы мне верите?

— Верю и благодарю от всего сердца! — И Анджей почувствовал себя счастливым.

— Пан Анджей! — позвали его.

Он нежно притронулся к руке Янки,

бросил на нее один из тех взглядов, в которых сосредоточилась вся его любовь, и отошел…

Янка поглядела ему вслед и направилась в гостиную посмотреть, накрывают ли ужин.

«Он ревнует, а я начинаю давать ему объяснения, к чему?» — думала Янка, но в сердце не было ни гнева, ни равнодушия, только кроткая признательность за доброту.

— Панна Янина, неужели нам так и не удастся без помех переброситься сегодня двумя-тремя словами? — спросил Глоговский, просовывая в дверь голову. — За столом посадите меня рядом с собой, как почетного гостя. — Тут он попятился, освободив проход Зосе. Та спустилась вниз, к служебным помещениям, стала у дверей и громко позвала:

— Рох, Рох!

Услыхав ее голос, Стась вышел. Зося зарделась и с самой невинной миной пролепетала:

— Я собиралась сказать Роху, чтоб он посмотрел, есть ли еще овес у нашей лошади. Вы дежурите? Я думала, вы куда-нибудь уехали.

— Да, не повезло мне с дежурством: никак не могу быть сегодня у Орловских.

— Верю, что жалеете: там пани Залеская, а панна Янина выглядит сегодня просто бесподобно.

— Панна Зофья! — воскликнул Стась с упреком и взял ее руку.

— До свидания, до свидания! Рох, верно, на перроне.

Зося пожала Стасю руку и убежала.

— Рох, вы загляните после ужина к нашей лошади, ее надо напоить, — сказала Зося, встретившись с Рохом на кухне.

— Напоить!.. Ну да, конечно, напоим эту бестию!.. Что и говорить!.. Хозяйственная паненка, хозяйственная! — бормотал Рох.

— Поди же, такая благородная панна, а не забывает о скотине! — сказала Янова.

Зося бесшумно проскользнула в гостиную, где все уже собрались после преферанса, одни о чем-то горячо спорили, другие мирно беседовали.

Только Сверкоский с колодой карт в руках остался у столика и, пытаясь восстановить ход игры, бормотал вполголоса:

— Бью тузом, хожу десяткой — отвечает козырным валетом; хожу с дамы червей — бьет козырной семеркой, хорошо; хожу с восьмерки — сбрасывает мне туза… Нет, не так: бью козырным королем — перебивает тузом. Эх, при шестерной игре без взятки.

Раздраженный проигрышем, Сверкоский швырнул карты и принялся ходить вокруг столика, пытаясь еще раз мысленно восстановить весь процесс игры. Затем он вышел в гостиную. Было шумно, но из всех голосов выделялся бас Осецкой, которая доказывала, что в ее игре ошибки не было. Сверкоский возражал ей; Залеский с улыбочкой покручивал усики и, вытянув манжеты, ежесекундно вытирал салфеткой розовые губы. Он, словно автомат, подавал все кушанья подряд сидевшей рядом с ним Зосе и говорил ей комплименты, над которыми девушка смеялась до упаду. Она с любопыством поглядывала на Янку, которая сидела между старухой Гжесикевич и Глоговским и, насколько это было возможно, перебрасывалась с гостем двумя-тремя словами, впрочем, ей все время приходилось давать указания Роху, который в парадном сером мундире с красным кантом, умытый и выбритый, исполнял на вечере роль лакея. Анджей сидел напротив Янки и Глоговского и украдкой следил за ними. Тайная ревность терзала его, несмотря на то, что Янка была к нему сегодня особенно внимательна; он рассеянно отвечал Орловскому, который со всеми был любезен, то и дело вскакивал, брал из рук Роха блюда, подносил

каждому, прислушивался к беседе, мимоходом бросал реплики, почти не вникая в смысл того, о чем говорят. Ему постоянно казалось, что он слышит чей-то шепот. Это было мучительно. Но откуда доносился голос, понять он не мог. Сидевшая рядом с ним Залеская, устремив меланхолический взор на свечи, то как бы невзначай взглядывала на Глоговского, то улыбалась мужу, а сама перебирала все время пальцами по скатерти.

После ужина разделились на группы, и завязался шумный разговор. Залеская села за рояль.

— Вы так чудесно играли, — заметил Глоговский, когда она, кончив, подсела к столу.

— Какое это имеет значение, если я вынуждена торчать в Буковце?

— Вы должны непременно выступить публично в Варшаве.

— Да, это моя мечта, но, увы, до сих пор не исполненная.

— Право же, скажу откровенно, я не ожидал встретить в Буковце такой талант.

— Я давно чувствую, что у меня талант, давно! — Залеская принялась рассказывать ему о своем дебюте, об овациях, повторяя слова музыкальных критиков; доложила, сколько ей лет и сколько у нее детей; сообщила, что любит цвет гелиотропа и духи с тем же запахом, которые кузен присылает ей из Варшавы. Кончила тем, что снова подсела к роялю и, сама себе аккомпанируя, спела не очень сильным, но приятным голосом песенку Тости. [10] Посыпались браво.

10

Тости Франческо Паоло (1846–1916) — итальянский композитор, автор популярных песен.

— Пан Залеский, спойте нам, мы знаем, что у вас прекрасный голос, — попросила Янка; ее поддержали все, кроме Сверкоского, который никак не мог простить Залескому проигрыша и ходил взад и вперед по комнате, считал мебель, свечи и людей, комбинировал какие-то числа, записывая их на грязной манжете.

Залеский, после отговорок, отстегнул верхнюю пуговицу мундира, пригладил усы, выпятил грудь, стал в героическую позу у рояля и загремел баритоном «Старого капрала». [11]

11

«Старый капрал» — песня польского композитора Станислава Монюшко (1819–1872) на слова французского поэта Пьера Беранже (1780–1857),

— Хороший голос, как раз для оперы! Вам непременно надо в театр, карьера обеспечена, — не утерпел Глоговский.

— Слышишь, муженек, что сказал пан Глоговский; он литератор и критик и знает в этом толк; он мог бы через прессу тебе помочь.

Залеский почувствовал себя на седьмом небе и спел еще несколько песен, желая продемонстрировать Глоговскому все свои возможности.

В полночь стали расходиться. Первым ушел Сверкоский; увидев в столовой Роха, он мигом сообразил, что в передней его уже не встретит, следовательно, не придется давать на чай.

Осецкая, уже в шляпе и накидке, принялась причитать:

— Кто из мужчин отвезет меня? Сегодня так темно, одна я боюсь, а кучера не взяла; раз говорю — не взяла, значит, не взяла! — прокричала она, краснея от раздражения, хотя никто ей не думал противоречить. Может, пан Бабинский? — добавила она, уловив вовремя шепот Зоси. — Да, но, кажется, Бабинский на дежурстве!

— Я заменю его, и он будет к вашим услугам, — вмешался Залеский.

Старуха Гжесикевич расцеловала Янку и принялась настойчиво приглашать ее в свое имение.