Бруски. Том 2
Шрифт:
— К черту, — сказал он и вступил на плоты.
Но за ним никто не пошел. Люди стояли на берегу, точно окаменелые. Только один Митька Спирин разинул рот, намеревался что-то крикнуть и даже взмахнул рукой.
— Что ж? — сказал Кирилл. — Все, что ль, трусы? Коммунисты!
Из толпы выделились коммунисты и, сумрачно глядя себе под ноги, подошли к плотам, но тут же за ними двинулся Митька. Он круто выругался и перепрыгнул через водяной прогал.
— Гайда! Гайда! — крикнул он, шагая уже впереди Кирилла.
Первый
Было уже совсем темно. За это время удалось оторвать еще два плота и спустить по течению. Но угроза вовсе не уменьшилась. Разбитые плоты рвались на волю, — бревна подныривали под канатные загороди и неслись вниз, ударяясь в спущенные плоты, разбивая их.
Вот в такой час из тьмы перед Кириллом Ждаркиным и вынырнуло лицо Захара Катаева.
— Кирилл Сенафонтыч, — зашептал Захар. — Я хлебца на стройку привез. Эшелон. Ну, зашел к тебе… А у тебя дома… это… отгрохала, может быть.
— Что? — спросил Кирилл, не понимая и того, как Захар очутился тут.
— Вроде нарочного я, — прошептал снова Захар. — Стеша… Может, сына — или дочь… и тебе треба дома быть.
«Как же это она без меня? — мелькнуло у Кирилла, и — вторая мысль: — Может, Захар шутит? — и третья: — Надо сейчас же все бросить и мчаться туда — к Стешке!» — но тут же перед ним всплыли плотина, баржи с нефтью и керосином, перекидной мост…
— Ты езжай, а я тут управлюсь, — проговорил Захар. Кирилл шагнул к берегу и остановился.
— Может, уже родила? — спросил он.
— Может, — ответил Захар, и по голосу его Кирилл понял, что дома не все благополучно.
— А ты скажи мне прямо, — он рванул за плечи Захара. — Не виляй и не хитри.
— Что ж прямо? Раз родить — то уж нельзя годить.
В темноте, в стороне от Кирилла и Захара, раздался сначала грохот бревен, затем отчаянный крик.
— Ну, вот тут и поедешь! Как же поедешь? — проговорил Кирилл и кинулся на крик.
5
Все это происходило, как в бреду.
Кирилл выскочил на берег, — вернее, его вытолкнул Захар Катаев, — прыгнул в машину, сел сам за руль, и машина понеслась, разрывая тьму ночи крыльями прожекторов.
— Ах, Стешка! Стешка, Стешка! Родная моя, — в такт бегу машины шептал Кирилл. — Нет, ты на меня не обидишься, не рассердишься… ты поймешь, я ведь не мог… никак не мог. — И он наддавал, наваливаясь на баранку руля.
И машина неслась. А когда они выскочили
— Уйди! Паршивец!
Но машина уже смяла серого и рванулась вперед.
«Ну, черт с ним. Пропал зайчик».
А когда Кирилл вбежал в квартиру, то удивился тишине. И, снимая с себя плащ, он заметил, как у него задрожали пальцы на руках — мелко-мелко, точно перезябли.
«А-а-а, дрожите, — как обычно хотел он отшутиться и внутренне весь оледенел, окончательно перепугавшись мертвой тишины. — Может, уйти? Ведь я не выдержу… грохнусь. Сбежать, может? И почему в столовой столько белья? — не сходя с места, видя в открытую дверь разбросанное белье в столовой, подумал Кирилл. — Может, все же… уйти?» — Но он помимо своей воли шагнул и скрипом сапог нарушил тишину.
— Кто там? А-а-а, Кирилл. — Ему навстречу вышла Маша Сивашева в белом халате.
Кирилл не сразу узнал ее, ибо он в это время думал совсем не о ней, а о той, о другой, которую по-настоящему любил — крепко и весь. Он не узнал Маши Сивашевой еще и потому, что лицо у нее было не как всегда — веселое, улыбающееся, а пасмурное, усталое и потное.
— Долго, — устало сказала она. — Мучается. Не понимаешь? Шесть часов. Я все руки отмотала. — Она подняла кверху руки и стала складывать пальцы в кулак. — Мучается… Ах, я не знаю… не знаю, Кирилл, — ответила она на его вопросительный взгляд. — Не знаю. Ой, нет, нет, тебе туда нельзя. — Она загородила ему дорогу.
Но он грубо отстранил ее, распахнул дверь и вошел.
На диване лежала Стеша. Он увидел только ее вздутый живот. Весь исполосованный почерневшими жилками, живот казался горой. Стеша открыла глаза, и Кирилл уже больше не отрывался от этих глаз — огромных, испуганных.
— Кирюша… родной мой, — проговорила она еле слышно и обняла его за шею, притягивая к себе его пыльную голову.
И в это время снова начались потуги. Стеша даже не вскрикнула, она заскрипела зубами, все крепче и крепче сжимая шею Кирилла.
— Кричи! Кричи! — твердил он, приподнимая ее на своей шее. — Кричи…
И Стеша закричала. Она кричала раздирающе, как будто у нее, у живой, выдергивали ноги. Такой крик иногда слышал Кирилл на фронте, в бою, когда человеку попадал осколок гранаты в живот… Стеша кричала без перерыва, без удержу, тело у нее напрягалось в последней мучительной схватке и как-то все одеревенело, а руки с такой силой сдавили шею Кирилла, что он начал задыхаться.
Сколько прошло времени, он не помнит. Только вдруг Стеша смолкла, и он охнул, но тут же раздался другой крик — властный, требовательный и уже гневный. Руки Стеши разжались, тело отошло, и она вся повяла.