Брюки мертвеца
Шрифт:
Мы выходим в эйфории из стадиона на солнце Глазго, очевидно, что Спад полностью проебан. Мы усаживаем Спада в лимузин до Лита, с шарфом «Хибс» вокруг шеи. Когда он уезжает, Больной кричит ему:
— Если мы достанем твою вторую почку, мы, наверное выиграем шотландскую Премьер-лигу!
Я вижу, что Бегби слышит это, но ничего не говорит. Мы направляемся в забитый паб в Гованхиле, нам удается даже сделать заказ. Все будто в сказочной фуге. Как будто у всех был самый лучший трах в жизни и они продолжают трахаться. Потом мы идем в город, проходимся по нескольким пабам в центре Глазго. Время вечеринки; до самого Эдинбурга — на поезде.
Машина должна забрать меня в три тридцать утра из дома моего отца, чтобы отвезти меня в Ньюкасл на самолет «Изи Джет», вылетающий на Ибицу в шесть утра. Я не переживаю, что уезжаю с вечеринки, так как уверен, что она не закончится до того, как я вернусь обратно. Я получаю тонну сообщений от Карла. Их градация — от отрицания, враждебности, принятия, и, наконец, благодати, подтверждает важность события.
ЧТО ЗА ХУЙНЯ?
ПОДОНКИ!
ДАВНО УЖЕ ПОРА, ПЕЗДЫ ЛИТА!
ВЕЗУЧИИ ПЕЗДЫ, ПОЛОВИНА НАШИХ ПЕСЕН РАСХЕРАЧЕНА!
НАХУЙ, ХОРОШАЯ ИГРА.
Я возвращаюсь домой к своему отцу, но старый Виджи в кровати притворяется, что он спит, и, на всякий случай, если он не притворяется, я не хочу его будить. Я пишу «GGTTH» (прим.ред Glory Glory to the Hibees — Славьтесь, славьтесь «Хибс») на куске бумаги и прикрепляю к доске на кухне, чтобы он увидел. Не могу тут сидеть; я возвращаюсь обратно в Лит, и снова встречаюсь с парнями.
Мы с Больным и многими другими налегаем на белый. Пока бурная ночь продолжается, море лиц пролетает каруселью; многие забытые, другие наполовину забытые, охотная радость и бесконечный поток дружелюбия. Я решил снова попробовать свою удачу и вернуть деньги Бегби, пока он в хорошем настроении, прежде, чем опробовать план Больного:
— Возьми деньги, Фрэнк, позволь мне их вернуть. Мне нужно это сделать.
— Мы обсуждали это уже, — говорит он, и его глаза, пиздец ледяные, прорезают мое опьянение. Я думал, он забыл об этом взгляде. И, конечно, я забыл, как он замораживал мою душу. — Ответ всегда будет одним и тем же. Я больше никогда не хочу об этом слышать. Никогда. Хорошо?
— Справедливо, — говорю я, думая: ну, я дал уебку шанс. Теперь мне придется смотреть на него, Больного и Спада, как и на себя, каждый ебаный день, так как эти «Главы Лита» будут моими. — Следующие слова, которые ты услышишь от меня, — я встаю и взрываюсь в песне, — У НАС ЕСТЬ МАКГИНН, СУПЕР ДЖОН МАКГИНН, Я НЕ ДУМАЛ, ЧТО ТЫ, БЛЯТЬ, ПОЙМЕШЬ...
Франко снисходительно улыбается, но не присоединяется. Он редко поет футбольные песни. Но Больной присоединяется, и мы эмоционально обнимаемся, пока песня разлетается по бару.
— Всю ту хуйню, которую ты сделал для меня, я прощаю, — признает он, это пиздец странно, — я бы ни за что не пропустил этот момент. Нам повезло, — поворачивается он к Франко, — повезло быть из Лита, это самое охуенное место в мире!
Франко отвечает на речь Больного неуловимым пожатием плечами. Жизнь пиздец причудлива. То, как мы остаемся прежними, как мы меняемся. Ебать, последние несколько недель были как американские горки. Видеть кустарную операцию
Мы продолжаем, потом я вызываю машину к Фит Валк, который забит как никогда раньше, и атмосфера там невероятная. Празднование Кубка уже давно прошло; похоже на общий волшебный катарсис. Я не могу поверить в то, какое огромное психологическое бремя упало с меня, ведь«Хибс» и футбол давно меня не ебали. Предполагаю, это все темы о том, кто ты, и откуда ты: как только ты эмоционально вкладываешься — можешь бездействовать, но это никуда не пропадает и влияет на всю оставшуюся жизнь. Я чувствую себя просто блестяще, духовно связанным с каждым «Хибом», включая этого водителя, которого ни разу не видел в своей жизни. Но мне реально нужно поспать, наркотики отпускают и усталость уже дает о себе знать. Водитель эйфорически болтает об игре, стучит по крыше своей машины и сигналит на пустой ночной дороге. Мы штурмуем пустынную А1.
Я нахожусь в коме, когда сажусь в самолет. Несмотря на праздничный разгул, глубокое оцепенение опускается на меня. Три часа спустя я слезаю с него со слипающимися глазами, с забитым и текущим носом. Прилетевший на час раньше Карл встречает меня в аэропорту магического острова.
— Где машина? — сонно спрашиваю я его.
— Нахуй машину: я подготовил нам выпивку в баре.
— Я не спал всю ночь, друг, мне нужно, блять, поспать. Я впал в кому на самолете и...
— Нахуй твой сон. Вы только что выиграли Кубок, ты, тупой уебок. Сто четырнадцать лет! — Карл застревает между жалким отчаянием и призрачным восторгом, которые он не может понять. Но он пытается. — Я ненавижу тебя, подонок, это самый странный день в моей жизни, но даже я хочу его отметить. Все мои сообщения с 5-1, которые я тебе слал — ты заслужил это.
Я думаю о 7-0, которыми я задирал моего брата Билли и Кизбо, моего старого друга из Форта. И понимаю, что это, наверное, никогда не значило для них так много, как для меня. И я просто волнуюсь, что они думали обо мне, как о каком-то тупом, умственно отсталом простаке, ведь так я думал о Карле. Все равно, отец позже получит!
Мы направляемся в бар. Требуется всего пара бокалов пива и пара дорожек, чтобы не чувствовать себя уставшим.
— Спасибо друг, — говорю я ему. — Это то, что мне было нужно, и это продержит меня бодрым твой гиг. — Ты их убьешь, так же, как и в Берлине.
— Я должен тебе, Марк, — говорит он с эмоционально стеклянными глазами, сжимая мое плечо, — ты верил в меня, когда я перестал верить в себя.
— Конраду, наверное, понадобится терапия!
— Пощечины хватит для этого высокомерного дрочилы. Теперь на дорожку, — и он заказывает две бутылки водки.
— Я не смогу это выпить... — протестую я, зная, что именно так и сделаю.
— Отъебись. Сто четырнадцать лет!
Мы падаем в машину, солнце слепит. Парень не очень рад, что мы заставили его ждать, говорит нам, что у него есть и другая работа, очевидно ждет, что я доплачу ему. Карл пьет водку без особых усилий. Это самоубийственное синячество, нихуя в этом нет социального.