Брюки мертвеца
Шрифт:
Они лежат, стонут разбитыми ртами, и я вижу, как другой парень смотрит окровавленными глазами на Дарена.
— Миритесь, — говорю я, — ненавижу, когда друзья ругаются. Пожмите друг другу руки.
— Окей... пожалуйста... прости... — говорит менее пьяный мудила. Его рука тянется и берет руку Дарена. — Прости, Дарен... — говорит он.
Оба закрытых глаза Дарена превратились в фиолетовые опухоли, он не знает, это я или его друг; стонет:
— Все окей, Льюис, все окей, друг... просто пошли домой...
— DMT, парни, если вы не пробивали, то
Когда я покидаю переулок, их стоны пропадают; они пытаются помочь друг другу встать на ноги. Снова друзья! Это — мой хороший поступок на сегодня!
Как только выхожу из переулка, я беру пакет с вином, дышу медленно и размеренно. Недавно был дождь, кусты все еще мокрые, так что я вытираю кровь о них, вытираю как можно тщательнее. Я — знаменитый художник Джим Фрэнсис, и я возвращаюсь в роскошный дом в Нью Таун моих друзей Иена и Наташи. К моей жене, Мелани.
— Вот и ты, интересно, что тебя задержало, — говорит Мел, когда я вхожу.
— Знаешь, просто не мог решить, — и я ставлю бутылки на столешницу на кухне и смотрю на Иена с Наташей. — У них замечательная коллекция, несмотря на то, что это местный магазин.
— Да, парень, который открыл его, Мердо, владеет еще одним магазином в Стокбридже. Они с женой Лиз ездят на пробы вина каждый год и набирают вино из тех виноделен, где лично побывали, — говорит Иен.
— Правда?
— Да, и такое отношение к деталям все меняет.
— Поверю тебе на слово. Я достаточно скучный сейчас, бросил все свои пороки.
— Бедный Джим, — говорит эта пьянющая шлюха Наташа. Если бы я не любил своих жену и дочек, трахнул бы ее. Но я себя так не веду, особенно после того, как женился. Для некоторых людей это нихуя не значит. Для меня это значит многое. Я обнимаю Мелани, как бы показывая Наташе, чтобы она съебала.
Потом иду поссать и хорошо помыть свои руки на всякий случай. Костяшки немного поцарапаны, но это не проблема. Я возвращаюсь обратно и сажусь на диван, удовлетворенный моей дозой. Единственное, чего я хочу — вернуться в свою ебаную студию, обратно к работе. Потому что нельзя все время ебашить уебков. Это не очень хорошо и можно попасть в неприятности.
Художественный конгресс Эдинбурга — нехарактерно нервный и застенчивый, он заполняет престижные галереи Старого Города. Внутри выпотрошенного викторианского здания с декоративным фасадом это — трехэтажное функциональное пространство с высокими потолками, белыми стенами и сосновыми полами, центральным лифтом и стальными пожарными лестницами, абсолютный комфорт. Но его посетители, а не помещения, неприятны художественной толпе. Они находятся в новой для себя ситуации, плечом к плечу с бритоголовой, татуированной, одетой в «Стоун Айленд» ордой, которая больше принадлежит «Ист Роуд» и стадиону «Тайнкасл».
Эти две группы Эдинбурга редко попадают в одно пространство надолго, что позволяет избежать кросс-культурных перепалок; но вот они, движутся через галерею
— Это бесплатно, друг?
Студент, по уши в долгах и с дюжиной работ, не собирается обсуждать детали и утвердительно кивает. Кингхорн берет полную бутылку вина и охапку пива, поворачивается к группе зависших лиц и кричит:
— Бесплатное бухло, уебки!
Затем — паническое бегство, буржуазная толпа тает в комнате на стороне в манере, которую некоторые ветераны CCS не видели с девяностых. Будто по команде, человек часа, художник Джим Фрэнсис, заходит со своей женой Мелани. Арт-толпа набрасывается на них, поздравляя, головорезы смотрят на головы и картины Бегби с сомнительным потрясением, проверяя цену и позиции камер наблюдений с охраной.
Марк Рентон прибыл раньше с Карлом Юартом и Конрадом Аппледурном, который следует за официантом с серебряным подносом. Несмотря на кивки некоторым знакомым, Рентон чувствует себя в безопасности только за импровизированной диджейской будкой, обустроенной для афтепати. Банк был сорван «Главами Лита», которые на дисплее в конце галереи. Теперь он будет катастрофически растоптан еще пятнадцатью тысячами, что он должен Франко, и которых нет. Бесполезные бронзовые головы пялятся на него с их постаментов. Выражение на каждой, даже на его собственной, кричат: грабеж.
— Я правда выгляжу так мерзко, как та голова?
— Так и есть друг, — говорит Карл Юарт, рассматривая разношерстную толпу. — Столько вагин на этих выставках, Рентс, — говорит он, снимая слова с языка его менеджера. Они оба слишком долго прожили в клубах, слишком долго окружены слишком молодыми, сексуальными и красивыми женщинами для их грубого мужского отряда, чтобы просто так поверить в социальную справедливость.
— Когда ты получаешь такое количество гордых, достойных пташек вечером вторника, это означает, что независимость не за горами.
— Это точно не Бизи Би или Кенни, — подтверждает Карл. — Я удивлен, что Больной не закинул сети... — начинает он, моментально замолкая, когда видит Саймона Дэвида Уильямсона, окруженного отрядом шикарных красавиц. — Забудь все, что я сказал. И смотри...
Рентон не может смотреть на Больного, который не сделал ни одной попытки заговорить с ним с момента его успеха на катастрофическом аукционе. Все те деньги. Все путешествия. Отели. Клубы. Звон в ушах. Все для ебаного Фрэнка Бегби! Все из-за ебаного Уильямсона, уебка.