Брюсов
Шрифт:
Общее оживленное настроение, царившее среди обитателей дома Волошина, захватило и Брюсова. Он стал не только участником, но и руководителем многих литературных игр, прогулок и других культурных развлечений. Одним из таких развлечений, организованных поэтом, были стихотворные конкурсы. Участвуя сам в одном из конкурсов, Брюсов написал стихотворение «Самсон».
По установившейся традиции, 17 августа, в пору созревания крымских плодов и винограда, отмечался день рождения Максимилиана Волошина (хотя он родился в мае). Брюсов в честь юбиляра написал оду, выдержанную в шутливо-иронических тонах (Дегтярев П., Вуль Р.
Разговор Брюсова был совершенно лишен тех прелюдий и интермедий общих мест, которыми наполнен диалог обывателя. Брюсов сразу начинал с дела, и когда тема естественно исчерпывалась, он прекращал беседу. Да ему и некогда было попусту разговаривать: он постоянно торопился с одного заседания на другое. Это чувство торопливости по инерции сохранилось даже и на лето: племянник Коля, которого Брюсов так любил, рассказывает, что в Крыму дядя Валя постоянно торопил: «Пойдем гулять скорей», «Пойдем на море скорей, а то опоздаем»… (Григорьев М. С. Брюсов в последние годы жизни // Прожектор. 1925. № 3).
После многих лет беспрерывной работы Брюсов взял отпуск со службы на два месяца, и мы <вспоминает Иоанна Матвеевна> отправились в Крым всей семьей, т. е. Валерий Яковлевич, я и наш приемный сын и племянник 8-летний Коля, к которому «дядя Валя» проявлял любовь поистине дедовскую. Местом отдыха была выбрана Алупка та самая Алупка, в которой мы с Брюсовым провели наше первое лето. Отдохнуть было пора; переутомление Валерия Яковлевича чувствовалось во всем. Моим просьбам обратиться к врачу, чтоб полечить кашель, мучивший его, не внимал Валерий Яковлевич, но старался доказать, что он совершенно здоров, бодрился, взбирался на горы, катался верхом, купался, плавал. Возвращались мы в Москву врозь. Валерий Яковлевич заехал на несколько дней в Коктебель к поэту Максимилиану Волошину (Материалы к биографии. С. 148, 149).
Все с нетерпением ждали приезда поэта Валерия Яковлевича Брюсова. Андрей Белый несколько раз в день складывал свои чемоданы, готовый в любую минуту сняться и уехать. Брюсова что-то задержало в Севастополе.
Наконец он приехал и совершенно неожиданно, под вечер. В этот вечер Андрей Белый должен был читать свои стихи. Сейчас же после вечернего чая терраса быстро опустела. Все торопились занять места в мастерской, где должно было происходить чтение. Мы с мужем задержались и почти одни кончали чай. В этот момент на террасу вошел быстрыми шагами пожилой незнакомец, и мы сразу догадались, что перед нами был Брюсов. Он был в чесучовом пиджаке и темных брюках, со шляпой и тростью в руках.
Его наружность: карие, почти черные глаза, среди темных, густых и длинных ресниц. Взгляд умный, холодный и жесткий. Сдвинутые густые брови. Торчащие широкие скулы. Прямой, мясистый нос. Толстые губы под нависшими седеющими усами и острая бородка. Высокий лоб, ежиком подстриженные волосы. Весь его облик являл собою сплетенный узел движения, нервности и раздражения.
Это незамедлительно и проявилось. Он вмешался в разговор моего мужа с кем-то и начал ему объяснять, что нельзя употреблять выражение «подняться на перевал». Сергей Васильевич <Лебедев, известный химик> стал доказывать, что если цель прогулки подняться на перевал, то можно употребить такое выражение.
Сергей Васильевич перестал ему возражать, и тогда Брюсов набросился на молоденькую поэтессу, которая с кем-то говорила о современной поэзии, и стал резко с ней спорить. Вскоре мы отправились на чтение, и я через несколько мгновений увидела его стоящим над нами, на балконе в мастерской и прошедшего туда по внутренней лестнице, незаметно для Андрея Белого.
Перед началом чтения Андрей Белый, по обыкновению, стая нервно и долго извиняться, оправдываться за свое чтение и за свою поэзию. Это было скучно и не нужно. Брюсов не выдержал и послал ему сверху несколько крылатых словечек насмешки и сарказма. К счастью, Андрей Белый его не слышал и даже не знал о его присутствии. Так остро и напряженно вошел Брюсов в волошинскую летнюю, большую семью (Остроумова-Лебедева А. П. Автобиографические записки. Т. III; М., 1951. С. 31-35).
В обычных вечерних чтениях Брюсов вначале не принимал участия — ни в обсуждении чужих стихов, ни чтении своих. Кажется, только на третий вечер он выступил как поэт, прочитав большой цикл стихотворений, написанных за последние годы. Брюсов читал около двух часов, развернув веред слушателями результаты громадной поэтической работы. Но, несмотря на большое разнообразие тем, замыслов, стиховых приемов, было ясно, что эта ученая, изобретательная и какая-то неживая поэзия совершенно не доходит до слушателя. <…>
Чтения эти мало сблизили поэта с его аудиторией. И только понемногу Брюсов перешел какую-то заветную черту, отделявшую его от людей, заметно преобразился, вступил в общий круг жизни. Он стал не только участником, но и руководителем многих «литературных игр» и культурных развлечений.
Одной из таких забав, всецело организованных им, были стихотворные конкурсы. По вечерам на большой террасе, при многолюдном стечении всех обитателей дачи, устраивался турнир поэтов. Каждый присутствующий подавал записку с предлагаемой темой.
В стихотворных конкурсах принимали участие, помимо самого Брюсова, Максимилиан Волошин, С. В. Шервинский, поэтесса Адалис, П. Н. Зайцев и пишущий эти строки. Во главе жюри находился Андрей Белый. Для первого конкурса остановились на теме «Женский портрет». Конкурирующие разошлись на полчаса.
Так как занимаемое мною помещение находилось рядом с комнатой Брюсова, я в продолжении получаса явственно слышал быстрые шаги Валерия Яковлевича, слагавшего видно, свои стихи на ходу; небольшие паузы отмечали, очевидно, краткие периоды записи сложившихся строф. <…>
Началось чтение. Жеребьевкой был определен порядок выступления: первая очередь выпала Брюсову. Он прочел стихотворение на тему о старинном женском портрете. В четырех-пяти строфах, написанных длинными строками (если память не изменяет — ямбическими), Брюсов описывал полотно старинного художника, изображающее женский облик иной эпохи. Стихотворение было мало характерно для Брюсова, особенно последней поры, оно было выдержано скорее в «тургеневском стиле». Но чисто стихотворческая сторона была, разумеется, безукоризненна.