Бубновый туз
Шрифт:
— Сколько у вас комнат? — спросил Кирьян.
— Семь.
— Ого, — выразительно протянул Кирьян. — Вот тебе и бедный аптекарь!
— А вы думаете, что это много? — с некоторым вызовом спросил Гусман. — Ведь мне же нужно где-то готовить свои препараты, хранить их. А ведь еще нужно встречать важных клиентов, — загибал он длинные узловатые пальцы. — Вот и набирается…
— Приступайте, товарищ Кириллов, — повернулся Кирьян к Егору. — Будем тщательно обыскивать все семь комнат.
— Бедная моя покойная Кларочка, — скорбно
Открыв шкаф, Кирьян выгреб на пол белье.
— А это что за прокламации?! — возмущенно воскликнул он, потрясая листком бумаги.
— Позвольте, — близоруко сощурился Абрам Гусман.
— Товарищи понятые, прошу взглянуть на этот листок. Я вытащил его из этого шкафа. Листовка контрреволюционного содержания. Называется: «Как долго продержатся Советы?» Может, вы нам скажете, гражданин Гусман, где же находятся остальные прокламации?
— Позвольте! Я впервые вижу эти бумаги. Какое отношение они могут иметь к моему делу?! Я бедный старый еврей…
— Ах ты, контрик! Так ты еще и не сознаешься! Товарищи красноармейцы, — повернулся Курахин к милиционерам. — Отведите этого контрика в районный отдел. Там ему быстро язык развяжут! А мы здесь пока проведем обыск.
— А ну пошел! — скинул с плеча винтовку конопатый красноармеец. — На выход!
— Только не надо наставлять на меня оружие, я с детства не переносил грохота.
— Поторопись!
— На улице холодно, если я не надену на шею шарф, то моя Кларочка будет очень переживать.
Аптекарь надел пальто. Очень тщательно завязал шарф и, повернувшись к Кирьяну, сказал:
— Я вижу, что вы здесь главный. Очень вас прошу, только не трогайте ничего на столе. Я тут взвесил градиенты. Уж очень не хотелось бы мне составлять их заново. Знаете, это такая кропотливая работа! Я готов, товарищи красноармейцы, — приподнял подбородок Гусман.
Старика вывели.
Прильнув к окну, Копыто наблюдал за тем, как красноармейцы повели аптекаря в районный отдел. Возмущаясь, Гусман некоторое время размахивал руками, что-то пытаясь втолковать своим сопровождающим, а потом, смирившись, зашагал молчком, заложив за спину руки.
— А старичок-то с гонором, — заметил Кирьян и, повернувшись к Егору, спросил: — Ты хочешь сказать, что у этого хрыча есть золото? Здесь, кроме склянок, ничего нет!
— Здесь оно, — яростно возражал Копыто, вытряхивая из комода вещи.
На пол полетели какие-то халаты, тряпье, покатилась упавшая с полки металлическая банка.
Масса нужных и ненужных предметов. Было все, кроме золота!
— Валет сказал, что он для сына своего копит. Тот за кордон намылился.
— Понятно… Вскрывай подвал.
В углу отыскался металлический прут. Поднатужившись, Егор поддел полы. Скрипнув, гвозди неохотно повылезали из досок.
— Ничего! — выдохнул Кирьян.
— Давай еще одну. Вот эту половицу. — Егор вставил в расщелину прут.
Доска натужно застонала и, обломившись, ощетинилась острыми щепами.
— Уверен, оно лежит где-то здесь. Старый хрыч всю жизнь копил деньги. Только поискать надо… А где ты эту листовку-то взял? — спросил Егор Копыто.
— С прошлой квартиры прихватил, — отозвался Кирьян. — Тот гинеколог стопроцентный контрик был. У него связи с эсерами оставались. Так что мы его по делу выпотрошили.
— Постой, а может, аптекарь где-то между склянок золотишко спрятал?
— Да у него их здесь тысячи, склянок-то!
— Придется посмотреть.
Распахнули шкаф. За ним аккуратно, бочок к бочку, стояли банки.
— Внимательно смотри, где-то здесь. Больше негде.
Раздвинули банки, заглянули внутрь. У стенки стояли три колбы с высокими горлышками.
Кирьян взял одну.
— Ого, тяжелая! Кажется, ртуть.
— Не разбей.
— Хм… Да в ней золото расплавленное, — заликовал Кирьян. — А наш старичок, оказывается, не промах! Умеет прятать.
— Значит, он золотишко переплавляет и в колбы его прячет! Ишь чего придумал!
— Давай сюда, — взяв колбу, Кирьян осторожно положил ее в сумку. — Уверен, это еще не все. Ищи!
— Три дня назад Валет видел, как он к ювелиру Мамедову заходил, брошь заказывал. Наверняка где-то и бриллиантики запрятаны.
Егор обладал каким-то невероятным чутьем на ценности. Ему требовалось всего лишь несколько минут, чтобы почувствовать, в каком именно месте запрятаны золото и деньги. Причем драгоценности он извлекал из самых неожиданных мест. Никто так и не мог понять, каким образом он их находил, но, по собственному признанию Егора, он чувствовал их запах.
Как бы там ни было, пошныряв по комнатам, он без труда отыскивал малейшую заначку.
Прошли в кабинет.
Все строго, аккуратно, как в каком-то ответственном учреждении. Старик понимал толк в порядке. У стены, видно, предназначенный специально для гостей стоял мягкий диван, обитый темно-желтой кожей. По обе стороны от него кресла, такие же внушительные, а на дубовом резном столе — мраморный чернильный прибор. Взгляд притягивала огромная чернильница, выполненная в форме жабы, из огромного рта которой торчала длинная агатовая ручка.
Несмотря на старенький халат, с которым аптекарь не расставался, роскошь старый Абрам Гусман ценил. И принимал визитеров в своем кабинете в дорогом костюме.
Егор подошел к стеклянному шкафу, где на полках стояли банки с растворами. Здесь же фолианты в кожаных переплетах, а у задней стенки небольшая, выкрашенная в зеленый цвет стеклянная банка, на которой оранжевыми крупными буквами было написано «Яд».
Кирьян поднял банку. Внимательно осмотрел ее со всех сторон. Она была хорошо запечатана. Герметично. Ничего удивительного. Не исключено, что яд летуч, а потому подобная мера предосторожности совсем не лишняя.