Будь счастлив, Абди!
Шрифт:
А мне было ясно одно: спасая жизнь Заудиту, мы, советские врачи, победили мрак суеверия в душе матери — этой старой и сильной женщины.
Дышится легко, воздух озонирован прошедшими грозами, испаряющаяся влага смягчает сухой и колючий зной тропиков.
Открылись дороги. Наш госпиталь готовится к большой работе, поликлиника гудит, как переполненный улей.
В один из поликлинических приемов в хирургический
Весь вид больного говорит о том, что нам нужно немедленно оставить всю работу и заняться только им. Через несколько минут он отдышался и приступил к объяснению причин, приведших его к нам. Мы потратили немало времени, пока узнали все подробности его длительного хронического заболевания.
Это был старый погонщик скота, хотя ему можно было дать не больше сорока лет. Занимался он своим нелегким трудом еще с детства и вот последние годы не может работать из-за болезни. За восемь длительных лет он пешком обошел всю Эфиопию. Посещал ее больницы, врачебные кабинеты, амбулатории, но так ему и не удалось избавиться от болезни. Собрав последние силы, он пешком доплелся из Уалло до нашего госпиталя.
Диагноз был прост. Но заболевание оказалось крайне запущенным. Гигантская слоновость кожи охватила внутренние поверхности бедер, промежность и переходила на живот. Опухоль имела в диаметре не менее сорока сантиметров. Она затрудняла ходьбу и лишила больного всякой трудоспособности. Слоновость кожи продолжала зловеще разрастаться.
За долгие годы лечения больной выслушал десятки советов и рекомендаций, перепробовал множество лекарств, и все бесполезно. Остановить рост опухоли никому не удавалось. Это была история изверившегося больного, готового на все, лишь бы избавиться от роковой болезни. В памяти он сохранил столько врачебных объяснений заболевания слоновостью, что на любой наш вопрос и предложение отвечал тоном человека, которому решительно все известно и удивляться больше нечему.
После беседы и осмотра мы положили его в наш хирургический стационар для пластической операции.
Разъезжая по населенным местам долины реки Аваш, мы часто встречали людей, главным образом мужчин, страдающих слоновостью кожи. А причина этого заболевания — тяжелый быт людей сельских районов страны.
В одно из обычных обследований больного я пригласил его в рентгеновский кабинет, смотрел под экраном, долго вертя на столе аппарата. Как всегда, врач-рентгенолог, сосредоточенно изучая больного, делился со мной виденным на экране. Обсуждая положение, мы не заметили, что пациент зорко и с подозрением следит за нами, конечно, не понимая ни единого нашего слова.
На прием к рентгенологу стояла большая очередь. Наш больной ушел из кабинета, не получив каких-либо разъяснений, так как обследование его только начиналось и делать выводы было еще рано.
Из поликлиники я пошел в палату нашего больного и застал его в крайнем беспокойстве. Его интересовало, что мы думаем с ним делать, почему так долго что-то обсуждали во время рентгеновского обследования. Пришлось объяснить, что каждого больного мы так обследуем, но его задержали дольше, так как готовим к операции.
— А до операции больше ничего не надо делать мне? — тут же задал он вопрос.
— Будет еще ряд обследований, но они безболезненны. Собственно, чем вы так обеспокоены?
— Нет, ничего, на любые обследования я согласен. А операцию, пожалуйста, делайте поскорее.
— Хорошо, постараемся вас не задерживать…
Вскоре он был оперирован. Большое хирургическое вмешательство закончилось кожной пластикой, при помощи которой удалось устранить дефекты тканей промежности и передней стенки живота. Выдержка и дисциплина больного были безукоризненны. После этого он полмесяца пролежал в кровати на спине, не шелохнувшись, пока срастались края кожных лоскутов. Несколько дней держался отек тканей, подвергая опасности омертвения еще свежие и неокрепшие участки пересаженной кожи.
В одну из перевязок, когда прошли эти явления, мы показали ему результат проведенной операции. Больной был крайне изумлен, не найдя столь надоевшей ему опухоли. И до слез благодарен. Он еще долго смотрел то на нас, то на операционные рубцы и не мог слова сказать.
Дальнейшее лечение проходило без осложнений. Медленно, но верно рубцевались операционные разрезы. А дней через двадцать наш больной уже ходил по палатам и всем рассказывал о своем счастливом выздоровлении.
— Вы меня, доктор, здорово напугали, когда исследовали лучами, — заметил он однажды мне.
— Почему?
— Вы же знаете, что до вас я обошел все наши госпитали. И в одном из них меня так же смотрели в темной комнате аппаратом. После дали немного отдохнуть и повели в небольшой домик, который стоял в саду этого госпиталя. Дом оказался церковью, где белые люди молились, но когда мы с доктором вошли туда, то там был только их священник. Затем пришел наш человек, который знал мой язык, и стал говорить со мной, передавая слова доктора и священника.
— Так почему же я вас напугал?
— Подожди, доктор, — остановил меня пациент, — трудно сразу все объяснить, и я постараюсь рассказать подробно эту историю. Тогда вы сами поймете. Вы не торопитесь: день, говорят, всегда больше ночи, а дорога длинная, мы успеем обо всем наговориться.
Габреиесус Тесемма, как назвал его мой переводчик Баяне, оказался занимательным рассказчиком. Ухмыляясь и весело разглядывая нас, он все время вскакивал со своего стула, предлагая мне сесть. В холле, где завязалась наша беседа, было еще несколько мягких кресел, и нам с переводчиком пришлось занять два из них, чтобы спокойнее выслушать больного.
— Много лет назад, когда наши прадеды были молодыми людьми, к нам в Дессие приехали белые священники, — продолжал он.
— Чем же это связано с вашей болезнью? — удивился я.
— Нет, болезнь моя с ними не связана, но лечение ее зависело от них.
Последние слова больной произнес с уверенностью, чем еще больше усилил наше недоумение.
— Город Дессие был тогда маленьким поселением из тукулей, и к нему примыкал большой густой лес. Белые люди пришли к нам мирно, никогда не обижали нас и даже помогали, если кто заболел или попал в беду. Как будто все шло хорошо, наши люди прониклись к ним уважением, а это они очень ценили.