Будет День
Шрифт:
"Обормот… — вынужден был признать новый Баст, смахнув со лба выступивший от "озарения" пот. — С такой женщиной и так пренебрежительно!"
— Откуда ты узнала, что я в Берлине? — спросил он, чтобы не молчать.
— Узнала, — коротко, неинформативно, и совершенно не в ее стиле. — Приедешь?
"Гейдрих?"
— Только не говори, что соскучилась! — усмехнулся Баст.
— Соскучилась.
— Приеду, — неожиданно решил он.
В трубке что-то — или кто-то? — пискнуло, и связь разорвалась.
"Приеду…" — повторил он про себя, и вспомнил разговор с женой. С настоящей женой…
Что он
"Это у меня что, компенсация за мальчиков что ли такая?"
Но неожиданно выяснилось, что звонок растревожил душу ничуть не меньше, чем воспоминания о навсегда покинутом "доме": том времени, где и когда, находилось его настоящее "место под солнцем", и, разумеется, в окружении тех самых людей, что составляли там его личный мир.
"А Таня?" — вопрос этот возник, когда дособрав по-быстрому так до конца и не разобранный чемодан, он покинул квартиру и ехал на такси в Темпельхоф. В конце концов, он был отнюдь не беден и мог позволить себе билет на комфортабельную, но не слишком быструю "тётушку Ю" "Дойче Люфтганзы".
"Таня…" — по здравом размышлении он не мог уже сказать с необходимой степенью определенности, связывало ли его с ней что-то такое, о чем следовало бы сожалеть. И речь, разумеется, шла отнюдь не о дружбе. Дружба как раз никуда не девалась, да и куда ей деться с подводной лодки?! А вот любовь…
"Возможно…"
Может быть. Наверное. В Москве… Жизнь назад и шестьдесят лет вперед… Да, в Москве, несомненно, хотя и не в том смысле, в котором такие вот "несомненно" обычно понимаются.
"А в Праге?"
В Праге уже было, как говорят дети, горячо. Горячо. Жарко. Очень близко к тому, о чем следовало бы жалеть, случись потерять. Но развития ситуации не последовало. Обстоятельства не позволили или…
"Или она этого просто не захотела?"
Возможно. Может быть… Внешне она, как ни странно, изменилась гораздо меньше, чем он. Что если ей не нравятся высокие нордические мужики? Ее право! Но, тогда, какие претензии к нему? Он что железный?
"Не железный… Но ведь и она…"
Что ж она тоже в своем праве. Пусть спит с кем хочет, и не Олегу читать ей или Степе мораль, но и не им ему.
"Черт знает что!"
И это было именно то, что он мог сейчас себе сказать.
А за стеклом иллюминатора плыла звездная ночь и "тишина" — ровный гул мотора Ицкович игнорировал — впечатляюще красиво, но, казалось, "Юнкерс" тащится настолько медленно, что, отправься Баст в путь на автомобиле, — вышло бы быстрее.
А Мюнхен встретил солнечной погодой и запахом свежей зелени. Все-таки Бавария — Германия южная, но это и не сюрприз. Про это не только Баст знал. Олегу в верхнем течении Рейна тоже бывать приходилось. И одно из первых и самых ярких впечатлений от этих мест было связано с тем фактом, что в Баварии и Баден-Вюртемберге вызревают не только виноград и сливы, но
Так вот, выдался совершенно чудесный день. Словно небесный режиссер решил обставить встречу "супругов" наилучшим — из возможных — образом. Небо чистое: ни облачка, ни помарки на нежной голубизне. Воздух прозрачный и дивно вкусный, насыщенный запахом мокрой земли и ароматами свежей зелени. И непередаваемый в своем великолепии пейзаж. Горы, леса, усадьбы… Пастораль!
А потом перед Бастом открылся дом — его собственная "крепость". Имение "внушает", — подумал Олег, — и само место, и дом — размеры и архитектура — и примыкающий к усадьбе парк, производили сильное впечатление. Но вот ведь как: и впечатление, и мысль с ним связанная оказались просто-таки мимолетными. Возница придержал лошадей, разворачивая ландо перед парадным входом, тут же самым драматическим образом распахнулись двери, и на высокое крыльцо выбежали две дамы.
"Твою мать! — ошарашено подумал Баст, глядя на женщин. — Что же ты творишь, Кайзерина?! И главное — зачем?!"
Но, безусловно, он умел держать себя в руках. Расплатился с возницей, предоставив того вниманию Гюнтера, — старик и багаж заберет, и гостя пивком попотчует, — сам же неторопливо направился к женщинам, уже сбежавшим с крыльца. Он был невозмутим и по-мужски основателен. Во всяком случае, так ему хотелось сейчас выглядеть.
— Здравствуй, Вильда! — он привлек к себе несколько оробевшую от таких нежностей жену и поцеловал в губы. Поцелуй должен был стать обычным, какой бы смысл Баст ни вкладывал в это слово. Обычным, Обыденным, дежурным, таким, знаете ли, формальным, между делом поцелуем. Должен был стать. Но стал чем-то совсем другим. И Баст затруднился бы определить, что явилось тому причиной: необычный вкус губ, их упругая податливость, мимолетное прикосновение высокой полной груди, или солнце, наполняющее прозрачный воздух весеннего утра золотым сиянием? А может быть, так подействовал аромат ее духов? Но, как бы то ни было, у него даже голова закружилась, и дрогнул голос, когда, отстранившись от Вильды, он повернулся к Кайзерине, встретившей его блеском глаз и блуждающей по великолепным губам "таинственной" улыбкой:
— Здравствуй, Кисси! Какими судьбами?
— Здравствуй, Баст! — улыбка стала шире, а в глазах ее происходило такое, — аж мороз по позвоночнику и жар в чреслах.
"Вот ведь!"
— Я подумала, как будет чудесно посетить Шаунбургов и познакомиться, наконец, с Вильдой. Приехала… Ты меня даже не поцелуешь?
— Поцелую? — на мгновение опешил Баст.
— В щечку… — нежно попросила Кайзерина, подставляя ему свою безукоризненно белую щеку. — Хотя, видит бог, я не отказалась бы и…
— Кейт! — воскликнула шокированная столь откровенными шутками Вильда.
— Ну извини, милая, — пожала плечами Кайзерина. — Ладно, Баст! Но на щечке я буду настаивать, как твоя кузина и подруга детства!
"Боже мой, что она несет! Когда я был маленьким, ее еще и на свете не было. Не родилась!"
— Мило, — как ни в чем не бывало, прокомментировала Кейт его поцелуй. — Но мало.
— Вы уже завтракали? — спросил Баст, чтобы сменить тему. — А то последнее, что я ел — вернее, пил — было шампанское на приеме у доктора Геббельса.