Будет немножко больно
Шрифт:
– Света, что с тобой?
– Ты опоздал… Опоздал…
– Что тут было?
– Андрей… Они напоили меня водкой… Силой влили в меня и… и… – Она всхлипнула.
– Все? – спросил Андрей негромко.
– И не один раз, – ответил Подгайцев за его спиной. – А сейчас еще и при тебе проделаем… Как, ребята, поднатужимся? А будет желание – то и с тобой тоже. Ты должен знать, как это бывает… Пригодится в будущей жизни. Жизнь у тебя еще та начинается…
– И не один раз? – спросил Андрей.
– Да, – кивнула Света.
– И кто же больше старался?
– Я их даже не различала… Они
– Андрюша, а ты знаешь, что такое по-разному? – хихикнул сзади Феклисов. – Это когда все идет в дело… И ручки, и губки, и все остальное. Света – хорошая девочка, у нее все сгодилось.
– Что… трое сразу? – спросил Андрей, ощутив внутри какую-то звенящую пустоту. Даже собственный голос показался ему глухим и звучащим словно бы в отдалении. Он продолжал спрашивать и спрашивать, почувствовав какое-то болезненное желание знать как можно больше, знать все, что происходило здесь в последние сутки.
– А ты что, никогда не пробовал? – спросил Махнач. – Мы тебе покажем. Света, покажем? Ему будет интересно. – Махнач подошел и рванул простыню у Светы из рук. Она вскрикнула, попыталась прикрыть грудь руками, но Андрей увидел следы укусов, синяки, кровоподтеки. И ощутил вдруг тишину. Не слыша ни звука, видел, как хохотал Феклисов, наливая водку в стакан, что-то говорил Махнач. Подгайцев, присев на диван, по-хозяйски похлопывал Свету по бедру, и все были настроены как-то благодушно, но чувствовалось, что благодушие это недоброе, что оно каждую секунду может превратиться в неуправляемую ненависть.
– А ты знаешь, ведь можно и вчетвером, – предложил Феклисов. – Вертолет называется. Присоединишься? Обалденное удовольствие получишь!
Андрей посмотрел на Свету. В ее взгляде он прочел только одно: «Да, Андрей, да… Было».
Он поднялся, прислушался к себе. С удивлением ощутил полнейшее спокойствие. Он все это время знал, что Свете плохо, может быть, очень плохо, но именно неопределенность терзала его, больше всего заставляя беситься. Теперь же все встало на свои места, сбылось все, что он предвидел, случилось то, чего больше всего боялся. И еще, наверное, его спокойствие можно было объяснить тем, что отпали сомнения, колебания, у него остался только один выход. И ему уже не нужно было думать, как поступить, куда мчаться, кому звонить… Все упростилось, все сжалось до размеров этой комнаты.
– Вертолет, говоришь? – с улыбкой обернулся Андрей к Феклисову. – Это как?
Все смотрели на него настороженно. А он медленно поднялся с дивана, подошел к окну, отгородившись ото всех столом.
– Ты не поверишь, Андрюша, но можно даже впятером! – расхохотался Феклисов. – Тут один хмырь ходит, соседнюю дачу сторожит, мы можем и его пригласить, он не откажется. И тогда покажем полный вертолет. Хочешь?
– Чуть позже, Жирный… Чуть позже. – Андрей медленно, словно бы даже не торопясь, вытащил пистолет из-за спины, передернул затвор и сдвинул предохранитель. Теперь оружие было в полной готовности. – Так, говоришь, вертолетом это называется? Ну что ж… Сейчас вам, ребята, будет немножко больно…
И, не говоря больше ни слова, вытянул руку с пистолетом вперед, опустил так, что ствол оказался направленным как раз в выступающий
Феклисов вскрикнул, мгновенно побледнел, схватившись руками за рану. Сквозь пальцы сочилась кровь, нечеловеческая боль бросила его на стенку, не в силах стоять, он упал на пол, согнувшись и подтянув колени.
– Что ты наделал, пидор! – Подгайцев бросился к Андрею, но остановился в двух шагах, наткнувшись на поощрительную улыбку Андрея.
– Ты что-то сказал, Михей? – спросил Андрей, и ствол пистолета начал медленно опускаться с уровня груди вниз и наконец замер, нащупав цель. – Ты, наверное, чего-то опасаешься? Или тебе что-то не нравится, а? Поделись, Михей, не держи в себе. Дело в том, что тебе тоже будет немножко больно.
И прогремел еще один выстрел.
Но уже не столь удачный – пуля прошила бедро. Не задумываясь, Андрей тут же выстрелил еще раз. Этот выстрел получился точнее. Кровь брызнула из трусов тонкой струйкой – видимо, была повреждена вена. Подгайцев закричал что есть мочи, и прозвучала в его крике не только страшная боль, но и предсмертная тоска: понял Подгайцев, что живыми им отсюда уже не выбраться.
– Что, Михей? – заботливо спросил Андрей. – Писька болит? Ай-яй-яй! Как жалко… Письке больно… Ну, ничего, Михей, это будет недолго. Немножко поскулишь, а потом сниму боль. Обещаю.
Махнач бросился на Андрея с бутылкой, зажатой в руке, но тот ожидал чего-то похожего и опередил его. Отшатнувшись назад, он опрокинул перед собой стул. И Махнач, со всего размаха налетев на торчащие ножки, грохнулся наземь.
– Не подниматься! – приказал Андрей. – Лежи! А теперь сядь… Вовчик, если не будешь слушаться, я просто пристрелю тебя в харю. Ты же видишь, что мне некуда отступать… Одним больше, одним меньше… Какая разница? – Андрей смахнул со лба выступивший пот. Сейчас он мало походил на человека, которого знали знакомые, – все действия его были замедленные и какие-то механические.
– Андрей, это не я… Это все они… Я не хотел, мы же с тобой вместе на мотоцикле… Света, скажи ему! Света!
Света с отрешенной улыбкой смотрела на залитый кровью пол. И не было в ее взгляде ни радости избавления, ни удовлетворения. Не было даже понимания происходящего.
– Вертолет, – бормотал Андрей с застывшей мертвой улыбкой. – Надо же, как красиво звучит… Полет, синева, простор… Да? А теперь, Вовчик, раздвинь ножки. Раздвинь, Вова, ножки… Ты же не хочешь, чтобы я выстрелил тебе в морду?
Но Махнач не мог ничего с собой поделать. Он зажал свое богатство в руках, и, похоже, никакие силы не смогли бы раздвинуть его ноги, сведенные судорогой. Андрей выстрелил дважды, стараясь попасть между коленями. Ладони Махнача оказались пробиты пулями, под ними тут же образовалась лужа крови, и он потерял сознание. И лишь тогда Андрей услышал завывание Подгайцева и Феклисова.
– Как писька? – спросил он, встретившись с помутненным взглядом Подгайцева. – Не прошло? Болит? Сейчас пройдет.