Будни и праздники
Шрифт:
— Потому, что я человек жизненный… Какой, по-твоему, вернейший ключ к радостям жизни? А? Я утверждаю — бабки. Или не согласен?
Ссутулившаяся Мишкина фигура явно свидетельствовала о его несогласии с подобным утверждением, хотя вслух он и не опровергал Чеботнягина. Раздраженный этим, Васька сказал:
— Дураком тебя не назовешь. Но и умным — тоже! Несовременный ты человек… Я, например, техническую профессию освоил. А ты? Сколько можно крутить хвосты барбосам? Словно ничего более человеку не надо!
Мишка гневно хмыкнул,
— Куда едем? — поинтересовался Чеботнягин, меняя тему.
Мишка помолчал, будто набирал разгон для длинной речи.
— На комбинат. Завскладом велел приехать, — наконец, разрядился он. — Солонина там попортилась. Собачкам хочу взять.
— Приятного им аппетита! — ухмыльнувшись, пожелал Васька.
То, что ради интересов своих псов Гребенщиков забывал о собственном отдыхе, и что те платили ему полной взаимностью — являлось для Васьки одной из частых тем для зубоскальства.
— Впер-р-ред! — свирепо гаркнул Мишка.
От нечего делать Васька огляделся вокруг. Середина апреля никак не сказывалась на заснеженной тундре. И не удивительно — в прошлом году на первое мая накатилась такая пурга, что вытянешь руку — пальцев не видать…
Упряжка бежала по дороге, пробитой аэросанями, через крошечный, вроде пустынный, поселок. Около крайнего дома несколько кур что-то выклевывали в снегу. Внезапно черная собачонка в середине упряжки, коротко тявкнув, метнулась в их сторону. В ту же секунду вся упряжка рванулась за ней. Бдительный Мишка рассек воздух пронзительным свистом. Собаки отпрянули от заметавшихся в панике кур, нарты резко накренились и не перевернулись лишь потому, что люди уперлись ногами в наст. Чеботнягин выругался, Мишка злобно заорал — и псы помчались дальше, разочарованно покачивая оскаленными мордами…
— Через Жучку все кобели перебесились… Моряк с Цыганом глотки друг дружке рвут, — недовольно вымолвил Гребенщиков.
— Любовь! — глубокомысленно заметил Васька. — Из-за нее не только собаки — люди бесятся…
Нарты одолели не менее километра, когда он заговорил снова:
— Эх, Миша! Встречу соображающую девчонку… ну, само собой, чтобы кровь с молоком — и женюсь. Вот это будет да! Все писатели, которые ложные романы сочиняют, от позора позеленеют…
Каюр, тормозя, рывком опустил остол. Его лицо, как бы вспыхнувшее изнутри, настолько изменилось, что Чеботнягин оторопел. В тишине тяжело дышали собаки.
— И какая она будет, твоя любовь? — странно спросил Мишка.
— Хорошая, — неуверенно ответил Чеботнягин, чуть теряясь под пристальным Мишкиным взглядом.
— Что же тебе для этого надо?
— Понятно, что… Стоящую девчонку. А материальную базу создам… Ну чего выпялился? — уже закипая, повысил голос Васька.
— Эх, ты! Думаешь, умный. А сам…
Гребенщиков умолк, ни с того, ни с сего погрозил Ваське кулаком. Тот хотел было ответить, но Мишка перебил:
— Любовь —
— Ну, заговорил, — пробормотал Чеботнягин. — Еще чего?
Мишка закрыл глаза, глубоко вздохнул.
— Такую б встретить, чтобы как царевна Лебедь! Чтобы поняла тебя душой и предана стала — навсегда!.. И волосы у нее будут золотые, а глаза — синие!
— Ишь, чего захотел! — издевательски захохотал Чеботнягин, одновременно изумленный и оскорбленный. — Губок бриллиантовых вам не требуется?
И тут же, прекратив демонический смех, подчеркнуто вежливо сообщил:
— Кстати, вот она и появилась! Ваша Лебедь…
В коричневой шубке из дешевого плюша, она резво вышагивала по уже четко обозначенной дороге, которая вела к поселку рыбоконсервного комбината — основному населенному пункту на этом крошечном островке. Действительно — то была о н а! Ее испуганное лицо розовело «кровью с молоком», о чем мечтал Чеботнягин, а глаза мерцали густой синевой, как у сказочной Мишкиной царевны. И хотя головку окутывал шерстяной платок, какие встретишь на каждом шагу, Гребенщиков точно знал — волосы девушки золотого цвета…
Даже то, что незнакомка обыденно взвизгнула, когда рядом возникли оскаленные собачьи пасти, не смогло низвергнуть ее на уровень других, встречавшихся до сих пор.
Чудо явилось столь неожиданно, что и Гребенщиков, и Чеботнягин в первое мгновенье онемели. Лишь когда отъехали добрую сотню метров, Васька опомнился.
— Тормози! — свистящим шепотом приказал он.
— Сто-ой! — обеими руками вцепившись в остол, вскричал растерянный Гребенщиков.
Когда она неуверенно приблизилась, сбоку опасливо поглядывая на собак, уже пришедший в себя Чеботнягин соскочил с нарт.
— Разрешите вас приветствовать, прекрасная мисс! Рассекретьтесь — куда идете?
— Да на комбинат. Куда еще? — посмотрев сначала на него, а затем на Мишку, сообщила девушка.
— Вам повезло. Садитесь, подвезем, — предложил Васька, жестом указывая — куда сесть.
Девушка колебалась.
— Мне недалеко. Сама доберусь.
— Не бойтесь! За проезд не возьмем, — заверил Чеботнягин, джентльменски подхватывая ее под локоток.
Тем временем Мишка, полуоткрыв рот, словно в изумлении, не отрываясь, смотрел на царевну.
— Трогай! — опасаясь, что та передумает, торопливо бросил Васька и, подтолкнув нарты, примостился сзади.
…Собаки, кажется, тянули с прежней резвостью. Но даже на малых подъемах судорожно напрягались их ноги, лохматые головы никли так, что вывалившиеся языки почти касались наста. Когда дорога круто заломила вверх, Мишка соскочил, уперевшись руками, начал помогать псам.
Чеботнягин, вроде невзначай, прихватил руку девушки. На ее недоуменный взгляд ответил:
— Не упасть бы вам. Это ж зверюги! Рванут — и поминай, как звали…