Будни и праздники
Шрифт:
Гребенщиков не отвечал — но бесцветные глаза его были печальны.
— Снова молчанкой отделываешься? — вспыхнул раздражением Чеботнягин. — Хитрый ты, жук!.. Но все же давай напрямую. Начинаю с себя. Чтобы нынче ее увидеть, я чуть не на коленки встал, но упросил одного кента вместо меня к неводу сходить. А какие чувства у тебя?.. Короче. Предлагаю по-честному — чья возьмет!
Подперев голову кулаком, Мишка не ответил.
— Ну? — нетерпеливо переспорил Чеботнягин. — Друг против друга ничего быть у нас не должно. Кто понравится —
Мишка склонил голову — кивнул. Тогда Чеботнягин налил себе, стукнул кружкой о бутылку и, выпив, негромко замурлыкал: «Когда я на почте служил ямщиком…»
Танцы проходили в одноэтажном барачном здании. К тому же было оно еще и темным: вся мощь движка работала на нужды производства. Освещение создавала огромная плошка — коптилка с солярой, из которой торчал толстый фитиль.
Звучный скрип аккордеона рассек галдеж. Стихийная до этого толпа начала разбиваться по парам. Васька, только и ожидавший этого момента, изящно оттопырив локоть, пригласил Тоню, которая пришла даже раньше, чем обещала. Мишка, как сидел, так и остался на скамье, придвинутой к стенке.
Кажется, на всех он смотрел с одинаковым равнодушием. Но то была лишь видимость. Его исподлобья взгляд упорно выискивал в колышущейся толпе золотоволосую девушку в розовом платье и парня, который был его другом. Мишка и не ощутил, как размял в пальцах спичечный коробок…
Они подошли, довольные. Тоня, спеша занять место, быстро села рядом. Словно оправдываясь, тихонько призналась:
— Умаялась за день! Ноги не держат…
— С непривычки это, — почему-то также шепотом успокоил Гребенщиков.
— Чего не танцуешь, Миша? — кокетливо поправив платочек, спросила Тоня. — Смотрю издали — сидит. Другой раз смотрю — опять сидит…
— А он со всякой встречной-поперечной не желает! — вмешался Васька, который все время стоял рядом.
И, отведя взгляд от потупившегося дружка, обратился к Тоне:
— Хочешь, шейха закажу?
Не дожидаясь ответа, он полез через толпу в непроглядный угол, где сидел аккордеонист. Только Васька скрылся, как жердястый парень с маслянисто отсвечивающей гривой, ниспадающей на воротник коричневой поролоновой куртки, оказался рядом с Тоней.
— Прошу, девушка, на следующий!
— Это с какой стати? — отрезала она.
— Отойди, не стеклянный, — глухо добавил Мишка.
Парень собрался что-то ответить, но тут враз с разухабистой музыкой шейка появился Васька.
— Пошли! — как своей, бросил он Тоне.
— Мы с Мишей танцуем, — заглядывая Гребенщикову в лицо, отклонилась она и взяла его за рукав.
— Этот танец он не уважает, — сказал Васька, незаметно моргнув другу.
Тот отвернулся. Тоня, в недоумении помедлив, ушла с Чеботнягиным, опять уважительно поддерживающим ее под локоток.
И снова Мишка взглядом ловил их в толчее.
…Когда они вернулись к скамье, на которой оставили Гребенщикова, его там не было.
Он не спеша вышагивал в темноте, перепрыгивая через какие-то колдобины, которых днем и не найдешь, вышел к освещенному пирсу, где не утихала работа — трудилась ночная смена.
Такое впервые в жизни навалилось на него. Были, конечно, встречи. Но как эта?! Вроде нежданно-негаданно захватило оглушительно сладостной пургой… Вот она — любовь!!
Никто, знающий Мишку, не поверил бы глазам, увидев его сейчас — он притопнул ногой, раскинул руки, засмеялся неслыханным смехом. А потом замер, будто вслушиваясь в ночь, после чего пронзительно свистнул, да так, что далеко в море заметались нерпы, прядая крошечными нежными ушками…
В томительности проползло несколько дней. Мишку поставили на засолку. Вместе с напарником — угрюмым бровастым мужиком вдвое старше его возрастом — он откатывал и грузил на машины тяжелые бочки с рыбой, густо сдобренной крупной солью…
Тоня неподалеку, за тем же длинным столом, ловко потрошила кету, быстро и осторожно отделяя икру от внутренностей.
— Куда с танцев пропал? — поинтересовалась она, глядя на Мишку до густоты синими глазами.
Смущенный, он только пошевелил губами.
— Давно так хорошо не отдыхала! — в недоумении от его молчания, продолжала Тоня. — Зря ушел.
От объяснений спасло Мишку появление подручного икрянщика, который появился с цинковыми ведрами и забрал янтарно-скользкую икру на обработку. Расстроенный от того, что врать не приучился, а признаться в неумении танцевать впервые в жизни было стыдно, Мишка ушел…
После обеда смену, в которой была Тоня, отправили на отдых — ночью ожидалось поступление большого улова. А чуть позже на пирсе появился Васька. Он шел, блуждающим взглядом шаря по столам. К Мишке приблизился пасмурный.
— Почему не в море? — удивился тот, протирая тряпкой изъеденные солью руки.
— Топливный насос полетел, — отведя взгляд, пояснил Чеботнягин. — Одна морока с ним.
— Ты же новый получил? — в глубоком раздумье возразил Гребенщиков, который час назад видел «Голубой Дунай», очередным заходом ушедший к ставным неводам.
— Разрегулировался, стало быть! Объяснять, что ли? Все равно не поймешь! — разозлился Васька.
— А вдруг пойму?
— Не желаю я с тобой в технические вопросы вдаваться!
И, пряча глаза, поинтересовался:
— Тоня где?
Гребенщиков мрачно глянул на него.
— В ночь выйдет.
— А я думал — на танцы сбегаем! — разочарованно пробормотал Васька.
Неожиданно взмахнув рукой, будто отшвыривая что-то ненужное, решительно признался: