Будни рэкетиров или Кристина
Шрифт:
– Ну, пацан, достукался! Теперь прощайся с жизнью.
Глядя на насмерть перепуганного мальчугана, Протасов сообразил, что тот ну ничегошеньки не знает.
– Осади лошадей, Вовка. Коню ясно, что он не в курсе дела.
– Коню ясно, а мне нет. Живо сознавайся, гаденыш! Ты там лазил, засранец?!
– А я говорю, засохни. В общем так, малой… – плюнув на негодующие знаки, подаваемые Волыной, Протасов рассказал о ночном происшествии, чем еще больше напугал мальчишку. Игорь сидел, ни жив, ни мертв. Что либо вытянуть из него представлялось бесполезной затеей.
– Дохлый номер,
– Ты не бойся, малой. Просто кто-то на чердаке шуровал, вот я и подумал, вдруг твоя маманя там что-то стоящее хранила.
Ксюша задержалась в кружке художественной самодеятельности до пяти. Когда она переступила порог, Протасов слово в слово повторил свою историю. Девчонка не побледнела, а побелела. Протасов, вовсе не собиравшийся запугивать хозяйскую дочку до смерти, сам слегка расстроился.
– Опять?! – ахнула девчонка, и прикрыла рот ладошкой.
– Что значит, опять? – спросил Протасов.
– Чует собака, чье мясо съела, – шептал в ухо Вовчик. Валерий предположил, что собака чует, где оно зарыто, но спорить не стал.
– Вы его видели?! – спросила девчонка. Похоже, для нее это почему-то представлялось особенно важным.
– Кого его? Дружка твоего? – вставил Волына, в духе Глеба Жиглова из «Эры милосердия»: Спрос в нашем деле – дорогого стоит, Шарапов.
– Какого дружка? О чем вы, дядя Володя?
– Тамбовский волк тебе дядя, соплячка.
– Не видели, – вздохнул Протасов, делая знак Вовчику замолчать.
– Увидим, мало ему не покажется. – Заверил Волына.
Это было все, что земам удалось накопать к приходу Ирины. Хозяйка заявилась около шести, вымотанная, и злая как ласка. Протасов встретил ее в дверях и сразу огорошил новостью:
– Слышь, Ирка?! Нас тут грабануть, короче, хотели.
– Ограбить? – квартирная хозяйка остолбенела.
– А я как сказал? – и Протасов в третий раз поведал о ночном инциденте. Врожденная склонность к мелодраматическим эффектам заставила его даже сгустить краски, и он был несколько разочарован тем, что история не произвела впечатления. Ирина молча разгрузила сумки, непроницаемая, как египетский сфинкс.
– Ну? – не выдержал, в конце концов, Валерка.
– Палки гну! Что, ну, Валерий?
– Это блин, все, что ты хочешь сказать?!
– А что мне тебе говорить? У меня на чердаке брать нечего. И в хате, между прочим, тоже. Выдумки это!
– Ах, выдумки?!
– Вы бы пили поменьше, да ночью спали, а днем – работали. И не будет всякая чушь мерещиться. А, то, понимаешь, нажрутся самогона… и давай по чердакам куролесить! Ты мне еще хату спали…
– Кто это нажрется? – диалог свернул в неожиданную для Валерия сторону.
– А хотя бы и он. – Ирина указала на Вовку, который стоял, раззявив рот. – Соседи все уши прожужжали, мол, взяла на квартиру ханурей. Этот, дружок твой, так и шныряет по селу: самогону в долг нальете? Самогону в долг нальете? На водку, значит есть, а квартплата, получается, побоку?!
– Ты, это… – пробормотал Протасов.
– Мне спиногрызов своих хватает!
– Ты, Ирка, совсем уже…
– Все Валерий! Мне детей кормить надо!
До конца января никто больше не беспокоил зем по ночам, если не считать тяжелых раздумий о будущем, и эротических фантазий с участием Ирины. Февраль начался мирно, а вот ближе к Масленице [38] земы опять услыхали ШАГИ. Загадочный ночной визитер снова застал Протасова и Волыну врасплох, хоть они и зареклись встретить его во всеоружии.
38
В славянской мифологии персонаж, воплощающий плодородие, и вместе с тем зиму и смерть
– Где мой ППШ?! – орал Вовчик, подразумевая тот самый пистолет-пулемет Шпагина, из которого некогда под Бахчисараем едва не укокошил Бандуру. – Где мой ППШ, зема?! Твою мать, а?! Куда ты его запихнул?!
– Под койку! – сообразил Протасов, моргая безумными ото сна глазами. Стояла глухая ночь. Оружие довелось надежно укрыть – не дай-то Бог, кто докопается. Та же Ирка или ее шкет-читатель.
– А?! – Волына грохнулся на колени, как собравшийся покаяться грешник, нащупал под столом ручку массивного обтрепанного саквояжа и изо всех сил потянул на себя. Саквояж выехал со звуком минующего тоннель поезда метро.
– «Калаш» мой давай! – дышал в затылок Протасов. Как и следовало ожидать, замки были заперты, а ключик отсутствовал.
– Ключи?! – хором завопили земы, и бросились рыться по карманам, полкам и шкафчикам. Между делом они обзывали друг друга разнообразными нелитературными словами, приводить которые, пожалуй, не стоит.
– Сейчас кочергой вскрою! – у Вовчика сдали нервы.
– Я тебе башку, блин, вскрою! – вызверился Протасов. – Это ж батин чемодан, е-мое! Сколько на нем царапин сделаешь, столько у тебя на черепухе будет! – поиски продолжились с удвоенной энергией и, наконец, Протасову повезло.
В следующую секунду саквояж распахнулся, и промасленные тряпки полетели с оружия, как стая чаек на морском берегу. Земы одновременно опустили предохранители и передернули затворы, дослав патроны в патронники. Эффект вышел такой, будто почетный караул, собравшийся салютовать по какому-то торжественному поводу, отработал команду «Заряжай». Земы повалили во двор, как сталевары со смены, громко матерясь по дороге.
– Мочи на смерть, если что! – хрипел Волына, кидаясь за уже знакомой нам лестницей. Они приставили лестницу к стене и вскарабкались наверх, словно пожарный расчет на показательном выступлении. Обшарили весь чердак, едва не пристрелив друг друга сгоряча, но, как и в прошлый раз, ушли с чердака с пустыми руками.
– Ну что, Вовчик? – сказал Протасов, пригибаясь, чтобы не врезаться в стропила. – Играл, блин, играл, но ни одной буквы не угадал? Так Абрамович говорит?
– Якубович, зема, – поправил Волына, отстегивая диск и ставя оружие на предохранитель. – С «Поля чудес».
– А какая разница? – Они вернулись к люку. Протасов повесил автомат на ремень. – Может, он невидимый, а? Прозрачный на хрен. Как в этом фильме… про невидимку? Ты понял? Чего скажешь, Вовка?
– Может, и так…
– Конкретно ловкая сволочь.