Будни рэкетиров или Кристина
Шрифт:
– Она же маленькая совсем. – Может, не стоило оправдываться, но, когда вас не имели разве что в ухо, сложно корчить разгневанную герцогиню.
– Еще девочка?
Ирина еле заметно кивнула.
– Целка? Это хорошо. Давай, завтра приводи. Мы вдвое заплатим.
Неожиданно Ирка начала задыхаться, хватая воздух ртом, как выброшенная на песок рыба. Она схватилась за горло, но, видимо, ком сидел глубоко. Так, что не выковыряешь, как не пытайся. Тогда она попыталась встать, мир покачнулся, и она
– О, Господи! – Ира закрыла лицо руками.
– Мама?! – сказал перепуганный детский голос, и Ирина вскрикнула от неожиданности. Она не очень-то успокоилась, даже когда узнала дочь.
– Что ты тут делаешь?!
– Прости меня, мамочка! Но, ты так кричала. Снова та кричала, во сне…
Ирина, со слезами на глазах, распахнула объятия, и Ксюша прильнула к ней всем телом.
– Дитя мое дорогое…
– Прости меня, мамочка…
– Это ты меня прости.
Глава 7
ТАЙНА СТАРОГО КЛАДБИЩА
– Напрасно вы его рассердили, – выдавил пацан побелевшими губами. – Ой, зря! Не надо было за ним гоняться. А тем более, капканы ставить. Он же вас не трогал. А теперь запросто может. – Они сидели в хозяйской кухне. Пацан на грубо сколоченной лавке, земы верхом на табуретах.
– Что значит, может, шкет?!
– Мамка нам с Ксюшей строго-настрого приказала: вы его не троньте. И он вас тогда, тоже…
Протасов и Волына переглянулись.
– Он вещи только один раз разбрасывал. Перед тем, как тетя Жанна пропала… – пацан будто бредил наяву. – По крыше ночью ходил. Под окнами топал… Я слышал… А один раз, даже заговорил с нами.
– Как это? – спросил Протасов, потея в скверно протопленной хате.
– Мы с Ксюшей дома сидели. В тот месяц, что Жанна пропала. Мамка в город уехала. К тете Гале. И вот, только солнце село… Сидим. Тут голос мамкин из-за двери: «Дети, откройте мне».
– Мамкин?! – перебил Протасов. – Мамкин, ты уверен, малой?!
– Похожий очень. Только, хрипловатый немного. «Откройте», говорит, дети. Я пошел отворять…
– Ой, неумный! – воскликнул Вовчик.
– Замажь пищалку, – зашипел Протасов.
– Я думал, это мамка из гостей воротилась. И тут, Ксюша, как схватит меня за руку: «Стой! Это не наша мамка! Мамка в гостях у тети Гали!». А Гость снова: «Детки, откройте мне». Ксюша мне шепотом: «Не открывай. Нельзя открывать!». И Ему: «Мы не можем открыть». А он: «Откройте, дети, я замерз». Ксюша говорит: «Уходи. Уходи, пожалуйста!»
– И? – Протасов чувствовал себя астронавтом, у которого вот-вот разгерметизируется скафандр.
– А Гость как заладил: «Пустите меня, дети. Пустите. Замерзаю я». Ксюша мне на ухо: «У нас запасной ключик под козырьком на крыльце. Мамка о нем знает. А Гость нет». Я Ксюше: «А вдруг и Гость знает?». А Ксюша: «Так или нет, только Гость не смеет зайти, пока его не позовешь. Ты только молчи. Ничего больше не говори!». Мы с Ксюшей под диван спрятались. За руки взялись… – голос мальчугана задрожал, и Протасов не выдержав, потрепал пацана по плечу.
– Не кипишуй, малый. Теперь этому клоуну конец. Чем закончилось?
– Ушел он. Потоптался, потоптался, и ушел.
– Маме рассказали? – прищурился Протасов. Игорешка кивнул.
– Мамка испугалась очень. В церковь нас водила. Свечки поставила. Много свечей…
– А следы? – спросил Волына. – Ты хотя бы какие следы видел? – Читатель, очевидно, помнит, что Вовчик некогда работал оперуполномоченным уголовного розыска. Игорешка замотал головой.
– Не было никаких следов. Я утром искал. Только мои, Ксюшины, и мамкины…
Вовчик встрепенулся, как человек, с трудом смахнувший наваждение.
– Малый, ты кислоту, часом, не жрешь?
– Никакой я не наркоман! Мы с Ксюшей слышали. А один раз видели…
– Что видели, пацан?
– Лицо. За стеклом. Белое такое, как у покойника. В капюшоне.
Протасов поперхнулся.
– В капюшоне?!
– Вдвоем «Момента» нанюхались. – Не так для собеседников, как для себя, провозгласил Волына. – Слышь, зема? Иркины «пионеры» – конченые нарики. Наркоты до икоты. Без базара.
– Заткнись, Вовчик. Не слушай его, малой. Чего еще знаешь?
– Раз Гость вещи раскидал, значит вы ему не понравились. И он сердится. Хочет, чтобы вы ушли.
– Куда это ушли?
– Ну, съехали из дому…
– Пускай закатает губу, – вставил Вовчик.
– Тихо ты! Давай, стрюкан, не томи. Чего нам теперь делать?
– Я не знаю, – Игорешка уставился в пол. Доски были крашеными. В общем, ничего интересного. – Только он… сердится, но еще не злится…
– Ты это куда клонишь? Давай, выкладывай…
– Он… – шмыганье носом, – может и убить вас… и нас тоже… или утащить с собой… – мальчишка принялся растирать кулачками глаза. Слезы выскользнули из-под пальцев и побежали по побелевшим щекам.
– Ты гонишь, пионер! – взорвался Волына. – Мы с Протасовым сами, кого хочешь убьем!
– Заглохни, Вовчик, – попросил Валерий. – Как, в натуре, интересно знать, ты его убьешь, если он и без тебя, короче, мертвяк?
– Мертвяком он будет, когда я его на мушку возьму. Таким конкретным жмуром, залюбуешься, зема. Как задурачу полный диск в пузо!.. – Волына выдернул из сумки ППШ. У Протасова глаза полезли на лоб: