Будни рэкетиров или Кристина
Шрифт:
– Это еще неизвестно, – слабым голосом ответил Вовчик, втискиваясь следом с тяжелым сердцем. На кладбище стояла абсолютная тишина. Снег лежал на могилах саваном. Каждый шаг сопровождался хрустом, пугающе громким среди безмолвия. Заброшенная часовня возвышалась над погостом, как воздетый к небу корявый перст. Полукруглая крыша пестрела прорехами, словно ее обстреляли из крупнокалиберного пулемета. Дореволюционная кирпичная кладка потрескалась во многих местах. Высокие стрельчатые окна таращились пустыми глазницами, массивные двери висели криво в ржавых
– Аж мурашки по коже, зема. По-любому.
– С церквями всегда так. – Вынужден был согласиться Протасов. – Покинутый храм – страшное дело. Внутрь заглянем? Раз не заперто?
– А чего там интересного? – спросил Волына, и громко икнул. – Пол летучими мышами обосран. Пылюка, да мусор разный.
– Ксюха рассказывала, заколочена, мол, часовня.
– Бомжи, зема. Бомжи видать, облюбовали. Или пацанва открыла.
– Пацанва, – фыркнул Протасов. Лично ему дверной провал напомнил раззявленную пасть, от которой разумнее держаться подальше. Они стояли посредине бывшей аллеи, проложенной некогда меду могилами. Теперь аллея походила на заснеженную тропу, уходящую от часовни к лесу. Небо из малинового стало фиолетовым, солнечный диск исчез. Зимой ночь наступает быстро, как в горах.
– Скоро будет, как у негра в заднице, – предупредил Волына упавшим голосом.
– Не вибрируй, Вовка. Знаешь, чего я в толк не возьму? Какого хрена Ирка так бесится, что и спросить ничего нельзя? Я вот во что не въезжаю, – продолжал размышлять вслух Протасов, – какого лешего она собаку на цепь посадила, если все знала? А?
– Далась тебе та долбаная дворняга?
– Ты мудак, Вовка. Она цуцика в жертву принесла. Ты что, блин, не врубаешься?! В ЖЕР-ТВУ!
Вовчик в изумлении разинул рот, такие мысли его голову не посещали. Они медленно зашагал вдоль могил, за которыми давно никто не присматривал.
– Уже и внуки их, должно быть, поумирали. – Еле слышно пробормотал Волына. Протасов осторожно поднялся по выщербленным ступеням и заглянул в часовню. Внутри было темно, как в могиле.
– Вовка. Не отставай.
Волына плелся позади с видом приговоренного к смертной казни. Под подошвами заскрипела крошка. Звуки подымались к высоким сводам, отдаваясь эхом под куполом.
– Ух! – выдохнул в морозный воздух Протасов.
– Ух-ух-ух, – как живая, откликнулась часовня. Вовка вздрогнул.
– Ты чего, зема? Нечего делать?
– Эхо…
– Ясное дело, что эхо.
– Давненько тут не пылесосили, – заметил Протасов на ходу. Волына подумал, что он храбрится. Причем, выглядит все равно неубедительно. Примерно в центре помещения Валерка остановился, задрав голову к куполу.
– Что, зема?
– Померещилось, наверное.
– Что, померещилось, е-мое?!
– Что следит кто-то. С хоров. – Понизил голос Протасов. Они встали плечом к плечу, изо всех сил напрягая глаза.
– У меня тоже такое чувство, зема, – свистящим шепотом признался Волына. – Аж трусы к жопе прилипли. – Слегка дрожащей рукой Вовчик потянулся за ППШ. Передергивая затвор, выронил сумку, и она шлепнулась на замусоренный пол. Вовка, кряхтя, нагнулся за ней.
– Смотри, зема? Прямо под ногами валялась.
Протянув руку, Протасов завладел засаленной войлочной шапочкой, в которой с удивлением признал тюбетейку.
– Тюбетейка, – пробормотал Валерий, возвращая находку Вовчику.
– Обронил кто-то, – заключил Волына.
– Ты так думаешь? – возразил Протасов, полагая, что версия насчет потерянной тюбетейки выглядела бы несколько правдоподобнее, находись они в заброшенной мечети.
– Можно носить, – сообщил Вовка, нахлобучивая тюбетейку на голову. – Чего добру пропадать?
– Нашел, блин, добро. – Валерий двинулся вдоль стены, испещренной рисунками, по преимуществу, порнографического содержания. – Убивать за такое надо.
– Точно, – поддакнул Вовка. – Хоть и круто нарисовано, зема. Нам бы пару таких картинок в хату. Вон ту бабу видишь, сверху, с расставленными ногами. Как живая, по-любому.
– Ага. И жениться не надо.
Потом они обнаружили каменные надгробия, притаившиеся в густой тени. Поверх надгробий лежали тяжелые могильные плиты. Протасов потрогал одну рукой. Камень был шершавым и хранил под пылью какие-то надписи.
– А ну, подсвети…
Повесив пулемет на плечо, Волына выудил из кармана зажигалку.
– Хоть бы керосинку додумались взять, – бурчал Протасов, силясь прочитать надписи. Буквы казались руническими, но, все же это была кириллица.
– По церковному написано, – догадался Вовка, продвигаясь с «Крикетом» над головой, как урезанная копия Прометея. Отвлекшись от чтения, Протасов насчитал с полдесятка надгробий, но, очевидно, их было больше. Потом Валерий обнаружил ведущую на хоры лестницу.
– Тащи сюда свою задницу, Вован.
– Лучше погляди сюда, зема!
По голосу приятеля Протасов понял, что тот натолкнулся на нечто экстраординарное. Валерий одним прыжком очутился рядом. Волына молча показал на крайнее в ряду надгробие.
– Сдвинута плита, – с придыхом сообщил Вовчик.
Присмотревшись, Протасов убедился в том, что он прав. Между плитой и самим надгробием зияла щель толщиной в палец.
– Гробокопатели постарались? – предположил Протасов.
– Грабители б на место не ставили, зема. По-любому.
– Ты хочешь сказать… – начал Валерий, растирая похолодевшие уши, которые казались стеклянными.
– Я ничего не хочу, зема. Пошли отсюда, пока целы.
– Выходит, в могилу кто-то лазил, так, что ли?
– Догадайся с трех раз, зема.
Протасов сомневался, что хочет знать. Но, обстоятельства обязывали разобраться.
– Пошевели извилинами, зема.
Вместо того, чтобы последовать этому пожеланию, Протасов обернулся к окну.
– Темнеет, блин!
– Самое время делать ноги, – предложил Вовка. Мысль казалась исключительно дельной, но, обуздав поднявшуюся паническую волну, Валерий решил не отступать.