Будни Севастопольского подполья
Шрифт:
Мать с покрасневшими от слез глазами сидела за кухонным столом, а Толик стоял напротив и, сбычившись, смотрел на нее. Заметив старшего сына, мать всплеснула руками и бросилась к нему:
— Ой, лишенько мое! Навщо ти зъявився? Тiкай швидше. Ховайся…
— Что случилось, мама?
— Жандармы только что за тобой приезжали, — ответил Толик. — Я собрался к тебе, а мамка вот не пускает. Собаку, говорит, убили и тебя убьют.
— Обыск был? — дрогнувшим голосом спросил Костя.
— Нет. Сережка Сова выспрашивал,
— А вы что?
— Я говорил, что ты по ночам работаешь на пристани. Ну, он велел, как придешь, явиться тебе в полицию.
— Ой, сину мiй, не ходи туди. Замордують тебе… Тiкай. Я швиденько зберу тебе в дорогу. А вранцi Толiк ще принесе.
Костя взял приготовленный матерью узелок и поспешил уйти из дому.
Утром он ждал Толика. Братишка не пришел в убежище ни утром, ни днем.
III
Над темной гривой Мекензиевых гор пылал восход, когда мать подняла Толика с постели. Наскоро поев, тот подхватил противогазную сумку с бутылкой парного козьего молока, вареными бычками и хлебом и отправился к брату.
Стояло хмельное апрельское утро. Под косыми лучами солнца с вершин холмов сползали космы тумана, сады и бульвары розовели от цветущего миндаля, источая нежный аромат самых ранних цветов севастопольской весны.
Толик не пошел через двор, а, срезав угол, из садика через развалины соседнего дома пробирался на улицу. До дороги оставалось несколько шагов, когда он заметил мчавшуюся из города черную полицейскую машину. Толик сунул противогаз между камней и, напустив беспечность, вышел на дорогу.
Поравнявшись с ним, машина резко затормозила.
— Стой! Ты куда? — из кабины высунулся Сережка Сова.
— На море, ракушки сбирать. А что? — Толик удивленно уставился на него плутоватыми черными глазами.
— Брат вернулся домой?
— Нет еще.
— Садись, поедем, — сказал Сережка, вылезая из кабины.
— Зачем?
— Покажешь своего брата, если повстречается.
Толик охотно сел между шофером и Сережкой. Он не прочь был прокатиться по городу.
Машина с ветерком пролетела мимо миндалевых рощ бульвара, черных развалин улицы Ленина, на Пушкинской круто свернула к спуску и понеслась вдоль берега сверкавшей золотом Южной бухты.
На пристани Сережка отыскал надсмотрщика Шульца и узнал, что Константин Белоконь вот уже две недели не выходит на работу.
Сережка подошел к машине.
— Ты что же врал? — его пальцы впились в плечо Толика.
— Откуда ж я зна-ал? Он говорил, что на работу уходит! — обиженно протянул Толик, невинно тараща глаза. — Может, он гуляет по городу?
— Садись. Поедем по улицам, — приказал Сережка, смягчая тон. — Смотри получше, как увидишь брата, покажи.
— Ладно, покажу, — буркнул Толик.
Машина помчалась обратно вдоль берега
— Кажись, он! — воскликнул Толик.
Шофер затормозил. Парень, увидев перед собой «черного ворона», остановился и побелел.
— Не-ет, не о-он, — разочарованно протянул Толик. — Дюже похож. Точь-в-точь.
— А как твой брат одет?
— Как он, — кивнул Толик на парня. — В бушлате, в кепке. Точь-в-точь.
— А может, это он? Обманешь — тебе же хуже будет.
— Что ж я, дядя, своего брата не знаю? — возмутился Толик.
Машина проскочила полквартала, и впереди снова мелькнул матросский бушлат.
— А этот не брат? — Сережка толкнул коленкой Толика и кивнул на парня, размашисто шагавшего по тротуару.
— Вроде как он…
Шофер опять затормозил. Толик вытянул шею.
— Нет, дядя, опять не он. А бушлат точь-в-точь.
— Что ты заладил, как попугай: «Точь-в-точь, точь-в-точь»? — обозлился Сережка Сова.
Бушлаты и кепки. На какой из севастопольских улиц их не увидишь? Несколько раз машина останавливалась и на Нахимовской и на Большой Морской, наводя страх на прохожих, но всякий раз Толик «ошибался». Сережка все больше свирепел, разражался бранью.
Больше часа колесила машина по городу. Толику надоело уже кататься, и он придумывал, как бы отделаться от Сережки. Наконец он решил молчать и больше не указывать на прохожих. Это еще пуще обозлило Сову. Угрозы и брань лавиной обрушились на Толика.
— Откуда ж я знаю, где брат? Может, он уже дома? — оправдывался Толик.
Это резонное замечание немного утихомирило Сережку.
— Поезжай на Куликово поле, — приказал он шоферу. Машина свернула на Четвертую Бастионную, понеслась в гору и вдруг зачихала и остановилась: кончился бензин. Сережка в бешенстве выпрыгнул из кабины, схватив Толика за шиворот, вышвырнул на дорогу, как котенка.
Толик отряхивал штаны и радовался, что легко отделался.
— Ахмет! — позвал Сережка.
Из кузова машины вылез полицейский с отвисшей кобурой на поясе.
— Отведи его домой! — Сережка указал на Толика. — И не спускай с него глаз. А когда придет его брат — обоих доставишь ко мне.
Толик, беззаботно насвистывая, шел по Четвертой Бастионной домой и исподтишка поглядывал на шагавшего рядом Ахмета. Мать ахнула, увидев на пороге младшего сына и полицая.
— Мам, дай поесть шрапнели, — сказал Толик и сел за кухонный стол.
Мать поставила на стол две миски с перловой кашей. Одну пододвинула Толику, другую полицаю. Толик, очистив миску, к удивлению матери, попросил добавки, а потом выпил еще кружку морковного чая. Покончив с едой, он не торопясь встал из-за стола и сказал: