Будущее непределенное
Шрифт:
— Я должна оказать ему особую услугу!
— Изыди, безумная! — Он потащил ее к двери.
Она извивалась и царапалась. Он схватил ее за вторую руку и без труда потащил к двери.
Все вышло совсем не так, как она рассчитывала. Она вышвырнула на ветер все свои сбережения и не получила взамен ничего. Ей не дадут отомстить.
— Я хочу рассказать ему про Освободителя!
— Я не сомневаюсь, что хочешь! И несомненно, у тебя наготове еще несколько пророчеств, о которых ему тоже известно. Помолись ему в тиши своей спальни, и он услышит. — Они были уже у двери. — Ступай вон! И не шатайся по этим улицам, ибо
С этими словами жрец вышвырнул ее из храма. Дверь за ее спиной хлопнула, и Элиэль растянулась ничком на ковре.
10
На ковре? Не на тканом ковре, а на мягкой шкуре альпаки. Она подняла голову и уставилась в весело потрескивающий в камине огонь. Она могла поклясться, что жрец вышвырнул ее на улицу, на ступени. Его слова подтверждали это. Слева от нее была кожаная кушетка… Справа — другая. Она находилась в комнате, в большой и уютной комнате.
Она испуганно застонала и приподнялась на руках. Еще в детстве она пела в королевском дворце, и потом она давала частные концерты, так что хорошо знала, как живут богатые. Однако до сих пор ей не приходилось видеть ничего, что могло бы сравниться с этим: полы из полированного дерева, застеленные мягкими шкурами, стены, уставленные книжными полками, увешанные луками, копьями и охотничьими трофеями. Крепкая, массивная мебель, обитая потемневшей от времени кожей, подобрана со вкусом. Пахло пчелиным воском, кожей и древесным дымом. Зачарованная, она поднялась на колени. Это было логово богатого, очень богатого мужчины — уютное, дружелюбное и привлекательное.
Она оглянулась в поисках двери, но увидела только темно-коричневые бархатные шторы от пола до потолка, за которыми могли скрываться и окна. В любом случае до них слишком далеко, чтобы объяснить, как она оказалась здесь. В любом случае она находилась не в той маленькой комнатке, которую видела из зала. На полке над камином стояли два золотых канделябра, золотая ваза с букетом осенних цветов… и резная хрустальная статуэтка танцовщицы. Она вскочила на ноги, не отводя от статуэтки взгляда. Та стояла чуть выше ее глаз, и в переливающемся свете канделябров казалось, что она действительно летит. Двух таких одинаковых быть не может, а она только что разбила…
— Спасибо. Она очень красива. — Голос исходил откуда-то из-за ее спины.
Только что там никого не было. Она знала, чей это голос, она знала, кто мог воссоздать танцовщицу. Ее мольба не осталась без ответа. Она обернулась, одновременно падая на колени, уткнувшись лицом в ковер, не осмеливаясь смотреть на бога без его разрешения. Сердце колотилось как безумное.
Из всех богов Муж был самым противоречивым. Творец и разрушитель, которого полагалось бояться, которым полагалось восторгаться. Как Д'мит'рий он воздвигал города, как Крак'т разрушал их. Как Падлопан он был богом болезни, как Гарвард — богом силы. Он был богом земледелия и богом войны. Как Зэц он был Смертью, как Кен'т отвечал за новую жизнь в утробе. Как Карзон он был всеми ими сразу.
Пиол Поэт много раз вставлял Мужа в свои пьесы, но как Кен'та — ни разу, хотя о Любовнике рассказывало множество красивых легенд. По большей части они являлись вариациями одной и той же трагической истории Исматон, смертной, которая зачахла и в конце концов покончила с собой, не в силах жить без его любви. Труппа Тронга никогда не ставила пьес с Кен'том среди действующих лиц.
— Замечательно красивый экземпляр, — проговорил бог; его голос уже звучал ближе. — Он дорого обошелся тебе, значит, то, что тревожит тебя, действительно серьезно. — Он хихикнул. — Тебе там удобно?
Чего она не ожидала от бога — так это хихиканья.
— Э… да, Боже. — Она чуть приподняла голову и увидела две босые ноги. Сильная рука протянулась и подняла ее. Она все опускала лицо, пока палец не приподнял ей подбородок, и она встретила его улыбку.
Раньше, пока она жила с труппой, она видела Карзона в разных его ипостасях в исполнении многих актеров — Дольма, самого Тронга, Гольфрена, мужчин из других трупп. Его всегда изображали бородатым, часто в доспехах и по возможности очень крупным. Кен'т вовсе не походил на того, каким она его себе представляла. Во-первых, он был моложе и не таким большим, хотя его руки и плечи казались достаточно мощными. У него были курчавые волосы и усы в ниолийском стиле. Он был одет в безрукавку и штаны до колен — разумеется, зеленые. По крайней мере с цветом не напутали. И все же в нем не было ни намека на божественное величие. И оглушительной, всеподавляющей сексуальности в нем она тоже не видела. Это был коренастый, жизнерадостный молодой мужчина, по-своему привлекательный, слегка надушенный мускусом и лавандой. Он ободряюще улыбался ей. Глаза его… разве вот глаза…
— Почему бы тебе для начала не представиться?
Она заставила себя собраться с мыслями.
— Элиэль Певица, Боже.
— Добро пожаловать в мой дом. — Он расстегнул ее плащ, одобрительно осмотрел его и кинул на кушетку. Он сделал шаг назад и внимательно оглядел ее.
— М-м! Ты не только потрясающе красивая женщина, Элиэль Певица, но у тебя еще и изысканный вкус!
Она поперхнулась, пробормотав что-то в знак признательности. Теперь у нее хватало денег на все ее капризы, и это платье было ее самым новым и лучшим, только недавно купленным на зиму. Она его еще ни разу не надевала
— хорошая белая шерстяная ткань, украшенная только пуговицами из горного хрусталя и парчовой отделкой ворота. Она всегда предпочитала платья с длинным подолом, чтобы прятать тяжелые башмаки, а длинные рукава и высокий воротник — это, наверное, реакция на чисто символическую одежду, в которой ей приходилось выступать. Правда, и это платье плотно облегало ее талию и поддерживало высокую грудь; ниже талии оно ниспадало свободно. От похвалы у нее закружилась голова. Она избегала встречаться с ним глазами, чувствуя, как заливается краской.
Он отвел ее к коричневой кожаной кушетке, усадил у огня и сам сел рядом. Она сцепила руки на коленях и уставилась вниз — словно четырнадцатилетняя девица на свидании с первым мужчиной.
— И ты утверждаешь, что ты моя дочь? Кто была твоя мать?
— Итерия Импресарио. — Не дождавшись ответа, она продолжала: — Она исчезла на две недели, здесь, в Юрге. Я почти ничего о ней не знаю. Она родила меня, а потом умерла, и меня растили мой дед, Тронг Импресарио, и его жена… то есть вторая жена, Амбрия. Она говорила, что моя мать была вовсе не плохой женщиной, просто она… — «Ее соблазнил бог!» Но вслух произнести этого Элиэль не могла. — Зачахла от любви?