Бухта командора
Шрифт:
Вот он стоит, широко расставив ноги и сбив на затылок кепку. В резиновых сапогах отражается затянутое серыми тучами небо.
Кирюха появился в нашем домике неожиданно. Скрипнула дверь, на пороге выросла высокая мужская фигура. Человек был в кожаном потертом пальто, на голове полосатая спортивная шапочка. Черная густая борода.
— А, пришел? — недовольно сказал Чугунков. — По делу или так? Ночевать негде, видишь, гость.
— По делу, Дмитрий Иванович, —
— Ну, раз по делу…
Мы сидели у плиты, весело потрескивал мелко наколотый Юрой, выброшенный морем, высушенный на ветру плавник.
Кирюха снял пальто, уложил его на кровать, стянул с головы шапочку, подтащил к плите перевернутый ящик, сел. Было видно — он побаивается Чугункова. Тот спросил:
— Так что у тебя за дело?
— Турист один приехал. Спрашивает: можно к вам на лежбище? Денька два пожить.
— Ох и прохиндей же ты! — сказал Чугунков. — Нельзя, так и скажи своему туристу — нельзя! Ведь знаешь сам.
Кирюха уныло кивнул.
— А зачем он приехал? Небось опять ты заманил, Что, не так?
Ответа не последовало.
— Переписывались?
Кирюха неопределенно пожал плечами.
— Что ты наобещал ему? Песцовую шкуру? Камни?
— Дмитрий Иванович! — взмолился Кирюха. — Ну за что вы так со мной? Ну написал. Он вовсе не к вам едет. Лежбище — как же так: был на Командорах и не видел?.. Так можно, я приведу?
— Сперва расскажи. Кто он?
— Химик, из Новосибирска. Хобби у него — наскальные рисунки.
— И что ты ему наобещал?
— Вот вы не верите, а я пещеру открыл.
Голос Кирюхи задрожал от обиды.
— За Островным. Там непропуск, а сверху если перейти — дыра. В скале, от воды ее не видать, она вбок идет.
— Ну?
— Нашел.
— Никого я с тобой на лежбище не пущу.
Кирюха понял, надо рассказывать.
— В прошлом году. Спускаюсь, ветер был — с ног валит. Сошел на карниз, думал яйца поискать, там ар много летало. Прошел шагов пять, гляжу — дыра. Я туда. На четвереньках вполз. Темно. Глаза привыкли, повернулся — чуть не закричал. Гад буду — прямо передо мной человек сидит. Лицо волосами закрыто. Волосы спутанные. Сидит в байдарке, рядом копье.
— Дядя Кирилл, а байдарка откуда? Вы же сказали, это на скале, — не выдержал Юра.
— Откуда я знаю. Рассказываю, что видел. Откуда, откуда…
— Так, так. — Чугунков к рассказу отнесся, к моему удивлению, очень спокойно. — Значит, одет. Во что?
— Камлейка из сивучих кишок. Байдара шкурами обита. В горловину посажен, и горловина ремнями затянута. Сидит как по морю плывет. Страх.
— Ладно, пора спать, — сказал Чугунков. Я даже удивился, как он это равнодушно сказал. — Давайте дым выгоним.
Он распахнул дверь, в вагончике сразу стало холодно.
Набросив на плечи куртки, мы вышли на воздух.
— Горазд он врать, — сказал Чугунков. — Все из книг. Это он про алеутские захоронения рассказывал. У нас таких нет… Ты завтра что собираешься делать? Я в Никольское уйду, вернусь с вездеходом.
— А я поброжу по берегу.
В темноте вспыхнула красная точка — в стороне, сидя на бревнах, курил Кирюха. В слабом звездном свете было видно — сидит, вытянув ноги, блаженно откинувшись. Красный огонек отсвечивает на щеках.
— Утром чтобы на берег сходил, плавника набрал, слышишь? — строго сказал ему Чугунков.
Утром, уходя, он предупредил меня:
— Не давать ему ничего, что бы ни просил. Ни денег, ни консервов, ни сигарет. Закурить — штучку, и все. Он теперь к тебе клинья подбивать станет.
И уехал.
Сразу же после его отъезда Кирюха повел себя как-то странно: присматривался, кружил вокруг меня и наконец не выдержал.
Был полдень, отлив, лайда обнажилась. В плоских черных лужах копошились грязные крабы. Мы сидели на берегу и ждали, когда Юра раскочегарит печку.
— Вы на Буян не ездили? — гася нетерпеливый блеск в глазах, спросил Кирюха.
— Нет.
Он полез в карман куртки и вытащил горсть мусора. В крошках табака и хлеба засияли обкатанные морем красные и зеленые полупрозрачные камешки.
— Меня это не волнует.
— Зря. А некоторые люди из Петропавловска специально прилетают поискать.
Он спрятал камни.
— А такое?
Из другого кармана он вытащил желтый полированный клык.
— Сивуч. С Монати. Там вообще костей много.
— Как ты туда попал?
— Добрался.
— И что там за кости?
— Китов. Сивучей. Морских коров.
— Ну, это уж ты загнул… За костями морских коров охотились двести лет, собрали всё, что могли.
— Значит, не всё.
Мы смотрели друг другу в глаза. Взгляд Кирюхи был чист и спокоен. Он что-то знал.
— К чему этот разговор?
— Да так…
На крыльцо вышел Юра.
— Чай готов!..
Вечером мы лежали в спальных мешках, Юра задержался — играл с инспектором в шахматы. Я не выдержал:
— Так зачем этот разговор был — утром, про кости? При чем тут Монати? Туда ведь не добраться.
— А если не Монати?
— А что?
— Это у кого какой интерес…
— Что ты темнишь? Что ты знаешь? У тебя что-нибудь есть?
Кирюха приподнялся на локте:
— Место есть. Я по берегу шел от Никольского к Тонкому мысу, гляжу — лежат. Я их тогда не тронул. Песком засыпал и ушел. Испугался. А скоро пойду.
Он вылез из мешка, сунул руку в нагрудный карман пальто, вытащил оттуда сложенную вчетверо страничку: