Бухта половины Луны
Шрифт:
Издательство «Правда», которое выпускало журнал, старалось в полную силу апеллировать к психике потребителя, таков закон жанра. И теперь довольно сложно избавиться от иррационального лёгкого холодка при виде этой фигуры – советская пропаганда была крайне убедительна в своих образах.
Остров Эллис в дымке. Первой под звуки фанфар пересекла границу нового иммиграционного центра пятнадцатилетняя ирландка Анни Мур. Официальные поздравления и десять тысяч долларов от властей в подарок. Всем остальным круги ада. Потоки иммигрантов. Депортации. Самоубийства после оглашения решений. Процедура проверки для каждого – до пяти часов. Сначала на второй этаж по длинной лестнице. Запыхавшихся и хромых – домой. А вдруг туберкулёз!
Вша, парша, глаукома? Забракованных метили мелом прямо на одежде. Дальше тест на определение элементарных умственных способностей – сложить из деревянных кусочков кораблик. Некоторым не под силу – ещё тошнит от недельной болтанки. Кишки наружу. Одежда ещё пахнет блевотой. Одиноких женщин – домой! Проституток и так в Бруклине, как грязи.
Далёкий мост Джованни да Верразано на границе с океаном в дымке.
Паром на Стэйтен-Айленд повесил глубокий низкий сигнал над бухтой.
Это город однажды не дождался «Титаника».
Вместо него печальная «Карпатия» привезла уцелевших постояльцев фешенебельного плавучего отеля. А поначалу поле потери связи успокоительные обещания: «Да вы что?! Корабль непотопляем! Просто повреждена рация. Сохраняйте спокойствие. Шлюпок достаточно! “Паризьэн” и “Вирджиниэн” навестят их на всякий случай через сутки хода. Готовьте барбекью и танцы на балконе. Не о чём беспокоиться!». Только вот перестраховочная ставка на грузы «Титаника» вдруг лезет вверх до шестидесяти процентов. Радио. Телеграф. Ленты агентств: «Беда! “Олимпик” подтверждает полное затопление! “Медведи” успевают на понижение перед тем, как Франклин скажет речь. Финансовой паники не ожидается!».
Говорят, у впередсмотрящего матроса Флита просто не было бинокля – второй помощник забыл ключи от сейфа. А навстречу не просто айсберг – «черныш». Перевёртыш! Верхняя часть, покрытая мутью, не отражает свет. Безлунная ночь. Марка стали корпуса слишком хрупка для такой холодной воды. Чайки над тёмными водами. Венки цветов. Слёзы близких. Чья-то невеста… «Она утонула!».
Из Бруклина вид на Манхэттен. Чайки на набережной крикливо восседают на уходящих под воду, изъеденных солью деревянных тумбах. Шелест тихих всплесков. Бакланы горланят на парапетах. Соль даже в воздухе. Из кафе рядом донеслась музыка. Я двинулся к дверям.
У лотка с хот-догами напротив кафе припарковался полицейский кэб с сине-красной люстрой мигалки.
– Охренеть! – раздалось вдруг со второго этажа над кафе, и мужик в заляпанной майке-алкоголичке высунулся из окна, уперевшись ладонями в подоконник.
Жидкие патлы слипшимися стеблями свесились с полупустого черепа.
– Наконец-то, блять! Сколько вас можно ждать! – заорал он копам. – У меня вода уже в гостиной!
Из кафе на улицу выскочил чёрный непомерно долговязый бармен и тревожно посмотрел вверх:
– Тони, какого хрена! Он что, опять уснул в ванной?
Тони набрал в грудь воздуха:
– Вы там сосиски жрать будете или спасать чёртов дом?
Он задрал голову на третий этаж облезлого строения и снова истошно завопил:
– Ксавьеро, твою мать! Выключи сейчас же воду в ванной, или я поднимусь и прожарю твои яйца на гриле! Санта-Мария, пропал дом! Где вы, суки, бродите, пока я тут погибаю?! – он простёр руки в сторону легавых.
– Заткнись, Тони! – закончил расплачиваться за сосиски первый коп.
Второй коп не спеша выдавил на колбаску горчицу из тюбика:
– Сейчас всё проверим, не дрейфь!
Он откусил смачный кусок и принялся жевать.
– Главное, чтобы это не оказалось твоим очередным «страшным видением», – добавил первый коп. – Ты хорошо спал сегодня? Сколько вчера вылакал, Тони?
– Идите все в жопу! – тряхнув головой, Тони убрался, хлопнув сверху вниз со всей дури облезлый подоконник рамой окна.
Я прислонил велик к размалёванной витрине и зашёл в заведение.
Сквозь мутные окна на широкую деревянную стойку падал, расщепляясь, препарированный свет. Пять пустых столов вдоль стен с пёстрыми картинками. Старый музыкальный автомат в углу. Кубинская кухня.
Пожилой бородатый кубинец за стойкой обернулся в мою сторону и поприветствовал, подняв вверх маленькую бутылку:
– Пивка, приятель? Я угощаю! Тут и потрепаться-то не с кем.
Я отказался:
– Сок есть?
Бармен за стойкой кивнул и налил стакан. Я присел за столик у окна.
– Хорош бухать, Рауль. Ещё и двенадцати нет.
– Иди к чёрту, Рэй. С тобой тут загнёшься от скуки! – кубинец хлебнул и уставился в телевизор. – Оставь этот канал, милая, – попросил он официантку. – Это же Куба, детка. Что там про карнавал? Или хочешь, посмотрим новости про пришельцев?
На экране сексапильные брюнетки торчали попами под сальсу с широкоплечими небритыми мачо в остроносых туфлях. Пальмы трясли ветвями. Маракасы трещали лихо.
Раздался скрип лестницы, и вниз в зал скатился юноша с горячим взором и мокрой головой. Придерживая штаны, он навалился на стойку:
– Что за шум, Рэй? Откуда копы? – отдышавшись, выпалил он, бешено вращая глазами.
Бармен протёр стойку полотенцем и посмотрел на него:
– Послушай, Ксавьеро… Ты просто задолбал! Тони там уже пошёл ко дну, наверное. Всю округу переполошил. Если ещё раз забудешь выключить воду…
Ксавьеро опередил:
– Слушай, этот пердила постоянно долбит меня своей ебанутой музыкой. Тра-ла-ла! Я скоро совсем свихнусь здесь. Моя жизнь нелегка, грёбаный насос! Конечно, тут устанешь. Даже если и заснул на пару секунд. Хули – сразу звонить копам?