Бухтарминские кладоискатели
Шрифт:
– Так это ж силы природы, и это каждому понятно! – не удержался Степан.
– Для тебя это так, а для алтайцев это Алтай-хан, – отвечал Пахом Ильич. – Раньше и я так же думал, а вот постарел, набрался ума-разума – и теперь, как увижу осенью, что Холзун снегом припорошило, думаю: «Вишь, седина упала на голову Хана». Холзун-то весь перед глазами. Смотрю на него: если чёрные тучи заклубятся над ним – хмурится Хан Алтай, сердится. И наоборот: сияет – значит, всё хорошо, доволен, и нам, людям опасаться нечего. То же и Хамир: спокойно катит свои волны – блажен, слава богу, Хан, и людям хорошо. Вот так-то, молодые люди, а это ваше право, как думать: есть ли Хан Алтай или его нет. Тут неволь или думай, как хошь – от судьбы не уйдёшь.
Борис Васильевич
В воскресенье вечером вернувшийся из Зыряновска Пётр Иванович делился впечатлениями со своими домочадцами:
– Был я у Бориса Васильевича, ночевал у него. Просил он, чтобы остался ещё на пару деньков, да сами понимаете, никак мне нельзя задерживаться. Пчёлы ведь ждать не будут. Душевный человек этот Борис Васильевич!
– И то верно, – подтвердила Марфа. – Очень интеллигентный. Хоть и начальник, а такой простой.
– Это правда, что простой, – согласился Пётр Иванович, – и слишком уж порядочный. С работягами разговаривает, как с равными, хотя и начальник рудника.
– Как это слишком порядочный? – не поняла Марфа. – Порядочности много не бывает. Чем больше, тем лучше.
– А вот так, в наше время, оказывается, что бывает. Хочешь жить – умей и покривить душой, а кое-где и наврать. А Борис Васильевич человек прямой, говорит то, что считает нужным, а такому в начальстве трудно удержаться. И не поддаётся он на нечестное дело.
– Так уж говори прямо, чем он там не угодил директору. Директор же комбината его начальник?
– Ну, Марфа, не нам с тобой разбираться в делах рудника, там всё сложно. С одной стороны коллектив, а это ни много, ни мало, почти тысяча человек, а с другой – управление комбината, а за ним Министерство. И все гнут свою линию. А всё сводится к одному: давай-давай! Давай план любой ценой. Работягам нужна зарплата, дирекции нужны ордена и повышение по службе. А не будет плана – стукнут по шапке. А Борис Васильевич как на передовой, и все давят на него. Другие что – выкручиваются, врут в отчётности, занимаются приписками, а наш ни в какую. Горой стоит за честность. Сама понимаешь: будет ли любить такого человека начальство?
– Да, тяжёлый случай, – согласилась Марфа.
Роман и Стёпа слушают отца и, хотя и не вникают в тонкости разговора, а и им понятно, что туго приходится Борису Васильевичу, с которым сдружились год назад, когда он проводил свой отпуск с женой Клавдией Николаевной у них на пасеке. Сколько было разговоров, сколько интересного услышали они от опытного горного инженера, хорошего рассказчика и собеседника! Немало они тогда побродили по тайге, а уж сколько раз на рыбалке бывали совместно – и не сосчитать. Словом, крепко они тогда сдружились, хотя по возрасту годятся Борису Васильевичу в сыновья, а то и во внуки.
– Но я ещё самое главное не сказал, – продолжал между тем Пётр Иванович. – Приглашают они с Клавдией Николаевной наших ребят с Надюшей к себе в гости. Пусть, говорят, поживут у нас в весенние каникулы. Там у них на руднике интересные вещи происходят. Как Борис Васильевич кое-что рассказал – так мне даже самому, как мальчишке, захотелось всё это посмотреть.
– Вот оно как выходит, – откликнулась Марфа, – так бы сразу и говорил! Значит, заскучали Борис Васильевич с Клавдией. Детей-то своих давно отправили вить свои гнёзда – видать, тоска стала заедать, – заключила она и тут же добавила: – А что же там такого занимательного может быть на руднике? Копают себе, руду добывают.
Мать спрашивает, а у ребят уши на макушке. Раз уж отец говорит – значит там, на руднике, случилось что-то чудесное, волшебство или открылась какая-то тайна.
– Ну не говори, – энергично возразил жене Пётр Иванович, – сама думай, они же карьер копают на месте старого города. Конечно, город небольшой, но ведь это рудник, которому скоро двести лет стукнет. Они историю копают, вот что они делают! – почти в сердцах произнес Пётр Иванович. – Там что ни копни, открывается какая-нибудь тайна. То на подвал наткнутся забытый, то на зарытый клад, спрятанный в годы Гражданской войны. А то ещё старые выработки, шахты вскрывают. Вот сто лет стояла шахта, никто в неё не лазил, а тут – на тебе: открылась вся картина, которая была в те забытые времена. Деревянные трубы для водоотлива, кайлушки старинные, да мало ли чего!
Роман и Стёпа при этих словах так и замерли, даже не в силах засыпать отца вопросами, на которые он, конечно, не смог бы ответить.
– А то ещё, – продолжал отец, – откопали старинное кладбище, о котором все давно уж позабыли и не знали о его существовании.
– Ну уж кладбище трогать не стоит, – обрезала мужа Марфа, – ты мне лучше об этом не говори.
– Оно бы, конечно, так, но куда денешься, не будешь же закрывать карьер из-за погоста, где похоронено два десятка человек сто пятьдесят лет назад, – оправдывался Пётр Иванович. – Борис Васильевич и так обеспокоился такой неожиданностью, распорядился, чтобы останки по-божески свезли на Зыряновское кладбище.
– Вот так-то оно и лучше, – подытожила Марфа, – а тебе бы не стоило и вообще упоминать об этом, тревожить души усопших.
– Это ещё не всё, – снова начал Пётр Иванович, – там у них в карьере обнаружилось ещё другое кладбище – мамонтов.
– Как это мамонтов? – тут уже мальчишки подключились к разговору. – Кто же это может хоронить мамонтов, уж не сами ли они? В то время и людей-то, поди, не было.
– А вот так, никто не знает почему, но в одном месте чьих только костей не находят. Борис Васильевич перечислял мне – там кроме мамонтов ещё и носороги были, и бизоны. Да что там говорить – съездите, своими глазами всё увидите, нам с матерью расскажете. Нам-то ведь тоже интересно.
– Ещё бы не съездить, конечно, поедем! – с воодушевлением отвечал Роман. – Вот Надюха уже от радости даже запрыгала. Такое и в музее не увидишь. Только бы до каникул дождаться, а там будь здоров – махнём в первый же день.
– Вот и хорошо, дождёмся тёплых дней, и поезжайте, – даже Марфа не возражала. – Развеетесь от школьной жизни. За партами сидеть как не надоест. Да и от тайги отдохнёте, городскую жизнь посмотрите.
Зыряновск менял своё лицо. Уходил в прошлое старый город со своими хибарами, почерневшими от старости деревянными копрами шахт, горами отвалов и непроходимой грязью на кривых улочках. Всё это сносилось развивающимся вширь карьером, рядом строился новый город с каменными двух- и трёхэтажными домами, с асфальтированной центральной улицей, получившей название Советской. На главной площади города строился вовсе не горсовет и не горком партии, как положено, а здание управления Свинцового комбината, и уже этот факт говорил о том, что настоящим хозяином в городе было горное производство – рудники и обогатительная фабрика.
Как и прежде, город утопал в грязи. Жирный чернозём расползался под ногами, стоило лишь взбрызнуть дождичку и уж тем более весной, когда только что сошёл снег и умолкли ручейки. По этой причине перед каждым домом стояло самодельное железное корыто с водой и веником для мытья обуви, почти единственной в это время, в виде резиновых сапог.
Квартиру Воронкова – начальника РОРа, как назвали рудник открытых работ, а проще – карьера, они нашли быстро и были радушно встречены хозяйкой Клавдией Николаевной. Вечером пришёл и Борис Васильевич – усталый, но довольный юным гостям.