Букет белых роз
Шрифт:
— Видеть, по крайней мере, — договорил он.
Моя голова снова повернулась к окну, а в шее появилась ноющая ломота.
Опять пустота, опять молчание.
Я даже не успела кануть в бездумье, как сзади полился дергающийся свет фар.
И обернулась, широко и с ужасом открыв глаза. Потом посмотрела на удивленного Грелля: на моем лице было написано отчаяние, которое он изначально не понял.
— Грелль! Он уже близко!
Казалось, что к нам подкрался автомобиль-призрак с невесть кем управляющим. Но это
— Грелль! — в моих глазах, застывших на его облике, плескался испуг.
На удивление всему, что происходит, он оставался спокоен и даже кротко рассмеялся в ответ:
— Тише, детка. Доверься мне. — Он бросил взгляд, полный хитрости и обещаний: — Нас не догонят.
И я всем сердцем верила ему, что так и будет. Верила до последнего.
Машина Такеру змеилась, ехала сзади зигзагообразными движениями, и Грелль, глядя в зеркало заднего вида, игриво дублировал их, чтобы не допустить мщения.
Это не было похожим на гонку без правил. Это было схваткой между дюжим человеком и шинигами.
Я не думала ни о старте, ни о финише. Ни о прошлом, ни о будущем.
Я держалась за нить, которую сплела сама, и висела над самой пропастью вместе с шинигами. Все мои мысли поглотились страхом — я не думала ни о чем.
И только стучит по вискам, без остановки:
«Господи, помоги… „
Грелль
Все было хорошо, пока Такеру, неизлечимый мститель с похабным поведением, не начал толкать нас сзади, с яростью ударяя носом своего автомобиля. Мне ничего не оставалось сделать, как прибавить скорости.
Такеру упрямо догонял нас и уже почти достиг своей главной мишени.
Проиграть невозможно.
Рука поменяла положение рычага; я вложил в эту гонку столько силы, что на большее уже рассчитывать было нельзя. Чем быстрее ехала машина, тем сильнее тянуло к креслу. Зубы сами собой оскалились, сжались, не дали выход гневному шипению.
Тридцать метров… сорок пять… семьдесят… Это оказалось весьма трудным, но справился.
У нас плучилось.
Я только хотел улыбнуться и посмотреть на Юли, как все внутри неожиданно сжалось и будто приказало мне не делать ничего лишнего, кроме как тупо смотреть на дорогу и ни в коем случае не нажимать на тормоза.
Господь мой Бог… Опять?
Это начинается сейчас, именно сейчас, когда совсем не вовремя.
Прошлое без стука в мою жизнь настигло, вцепилось в рассудок и издергало струны моих едва не восстановленных нервов.
Я распят.
Исколот.
Как ни старался повернуть направление реки, она все равно накрывало потоком. Железное самообладание с треском и вновь сломлено, а из этой трещины вытекает прежняя бесноватость. Губы дергаются, и с них чуть ли не срываются первые за месяц дурные усмешки, но я кусал губы и боялся показать Юли, каким живу на протяжении нескольких лет.
Только это неизбежно… Никак.
Во мне просыпался психопат, который снова воспрянул своим сумасшедшим духом.
Магия его отчаянных порывов и безупречной силы доминирует над всем, что могу я. Она сильна, это бесспорно, не как у остальных.
Она предельная грань моего сознания. Она выходит за эту тонкую линию и режет меня, бьет; за последние года она доконала меня так, что я перестал ей сопротивляться.
Из меня сделали безвольного слабака, к тому же — юродивого.
Автомобиль мчался настолько, сколько позволял двигатель.
Пульсировало везде и громко, когда я метнул взгляд за руль: стрелка спидометра колебалась на самой последней цифре.
Показалось, что я уже погружаюсь в астрал, но старался держать баланс как можно дольше, чтобы не разбиться.
Не разбить ее жизнь.
Заколдованный вожделением, я посмотрел на девушку. Перед глазами встал ее раздвоенный бегающий взгляд и проникнутое страхом выражение лица. Я не слышал ее крики, потому что уже тонул.
В самом себе и в безумстве.
Вокруг все стало таким расплывчатым, что мне показалось: стоят горькие слезы.
Я не могу плакать. Не могу именно сейчас, но понимаю, что значит мокрая соль на губах и ранах.
Фаза помешательства была сегодня особенно острой: давно изучил свою маску. Но так и не сумел сорвать ее.
Мои руки усиленно сражались с чертовым управлением, превратившимся под стать моему помутнению трудным испытанием.
Юли…
Я только мог бессвязно, пьяно повторять ей, взволнованной, через огромную силу, сдавившую мои голосовые связки:
— Держись, умоляю… Ты будешь… жить…
Юлия
Я обеспокоенно взглянула на него: в шинигами прослеживалась скованность. Во всем: во взгляде, в движениях… в голосе.
— Держись. Крепче… Юли…
Грелль тихо стонал, выдыхая, словно сдерживался, как мог.
— Дер… жись…
Дрожащая стрелка спидометра медленно покидала последнюю цифру, уходила к первой.
В груди с болью разрывалось сердце.
В клочья.
Мы можем разбиться.
Я окликала Грелля, но тот меня не слышал.
Автомобиль соперника опять упрямо значился в зеркале заднего вида, и казалось, что все вокруг, подобно землетрясению, тряслось и раздваивалось в глазах.
Сердце замерло — стрелка на нуле.
Все пошло кувырком, как отскочило от трамплина.
Мир извернулся вместе с нами, переставляя землю и небо, отупляя сознание.
Мы можем погибнуть.
Сжимая губы, Грелль делал все, что мог.
Автомобиль скользил боком, заносился, скрипел резиной по асфальту, и так, что било по ушам; колеса очеркивали круг.
Я не понимала, что происходит. Звук разбивающихся боковых стекол не столько пугал, сколько угодившие острые обломки по моим рукам, инстинктивно закрывшим лицо.