Бульдог. В начале пути

Калбазов Константин Георгиевич

– Вот это уже другое дело. Ты, главное, махины измысли, а там уж мы разберемся.

«Тем более денег на строительство этого завода пока и нет», – мысленно добавил Петр.

– Кстати, пока будешь думать, вот тебе еще одна идея. Ты же по вододейственным махинам мастер признанный. Глянь на это.

Петр положил перед Батищевым раскрытую книгу с яркой картинкой, на которой была изображена какая-то странная иноземная ладья. Видно, что древняя, а чья – не понять. А еще у нее по борту три водяных колеса, да вроде как быки или коровы на палубе теснятся.

– Не понимаешь? – откинувшись на спинку стула и внимательно глядя на Батищева, произнес Петр. – Это либурна, древнеримский военный корабль. Как следует

из этой книги, он ходил по морю не с помощью весел, а с помощью вот этих водяных колес, которые получаются уже гребными. Колеса те в движение приводятся быками. Все новое – это хорошо забытое старое, Яков Тимофеевич. Я усомнился в правдивости этого, но мой учитель истории Древнего мира, англичанин, к слову сказать, поведал мне, что не так давно, лет сорок назад, брат покойного короля Карла Второго построил подобное судно, в движение его приводили восемь лошадей, вращающие ворот, от которого вращались два вот таких колеса по бортам. Он утверждает, что это судно было способно буксировать большие военные корабли и долгое время использовалось в порту.

– Хочешь построить такой военный корабль, государь?

– Да зачем мне военный корабль? Хотя подумать-то, конечно, можно. Но я о другом. Как у нас купцы основные товары возят?

– По рекам.

– Верно. Ну как вниз по течению, так ничего получается. А как вверх, так просто беда. Я узнавал, так мне сказали, хорошо, если бурлаки пятнадцать верст за день одолевают, а то бывает и не больше десяти. А что, если вот такие суда пустить да к ним еще и причалы [13] подцепить? Оно и быстрее получится, и больше зараз увезти выйдет. Торговлишка оживится – это раз. Казне прибыток, коли те суда казенными будут или даже на казенных верфях делаться станут, – это два. Да еще и сколько народу высвободится, которые силы свои кладут на бурлачестве, – это три.

13

Так на Волге называли буксируемые баржи.

Н-да-а. Кто бы мог подумать. То к делам государственным ни на шаг приближаться не хотел, а теперь… Ну прямо Иван Калита, да и только. Но мысль до чего интересная. У Батищева даже дух захватило, едва только представил, сколько времени ему предстоит провести не на службе скучной, а при деле интересном.

– Андрей Константинович, свет очей наших. Наконец-то вы осчастливили нас своим появлением…

Господи, как ему уже надоел обладатель этого голоса с характерным немецким акцентом!

Иван Данилович Шумахер [14] в академии заведовал библиотекой, кунсткамерой, типографией и всеми мастерскими. Человек ничем примечательным себя не зарекомендовавший, но сумевший заручиться доверием президента Академии наук и получивший от него бразды правления первым российским научным заведением.

От этого деятеля, отличающегося напыщенностью и непомерным самолюбием, страдала большая часть академического состава. Многие, устав от его нападок и формализма, уже утвердились в своем решении по окончании контракта покинуть Россию. Это будет серьезный удар по детищу Петра Великого.

14

Шумахер Иван Данилович – немецкий и российский ученый, секретарь медицинской канцелярии, директор Петербургской библиотеки Академии наук. Многие академики и ученые академии подвергались его преследованиям. Немалая часть иностранцев по его вине не стали продлевать контракт и, оставив академию, покинули Россию.

Нартов был поражен сложившимся положением дел в академии.

Подумать только, какой-то библиотекарь-недоучка безнаказанно третировал признанные во всем мире умы, наслаждаясь своей властью, и при этом был во всем поддерживаем президентом. Наличия у него научного склада ума Андрей Константинович не обнаружил, но зато сразу определил склонность к всевозможным интригам.

Шумахер оказался достаточно ловким и осторожным чиновником. Именно что чиновником, хотя он гордо именовал себя ученым. С персоной, назначенной на академическую должность лично императором, следовало вести себя крайне осмотрительно. Поэтому Шумахер благоразумно предпочел не задевать Нартова и даже попытался свести с ним дружеские отношения. Однако у последнего его потуги вызвали лишь стойкое отторжение.

Талантливый от Бога механик, достаточно преуспевший в других науках, хотя и не получивший ученых степеней, Нартов не смог найти ни одной точки соприкосновения с Шумахером. Мало того, будучи человеком самолюбивым, прямолинейным, не стесняющимся в высказываниях, не менее властным и в то же время питавшим стойкое отвращение к интригам, Нартов очень быстро настроил Ивана Даниловича против себя.

Шумахер не смог не отреагировать на подобное обращение. В конце концов, с его мнением в Академии наук считались все, пусть он и не пользовался всеобщей любовью. И противление какого-то механика, не имеющего никаких сколь-нибудь значимых достижений, наносило его авторитету весьма существенный урон.

Осада началась по всем правилам военной науки. Иными словами, Шумахер стал подбираться к Нартову издалека. Незначительное, практически безобидное замечание. Требование внести исправления в предоставленный отчет. И так далее и тому подобное. Но с каждым разом придирки становились более существенными, а нажим все более жестким. Шумахер ждал хоть какого-нибудь противодействия, кроме проявляемого его оппонентом завидного упрямства и упорства.

Наконец он уверился в том, что император не выказывает никакого интереса к судьбе своего протеже. Что же, вполне объяснимо. По неизвестной Шумахеру причине государь решил помочь Нартову в устройстве его судьбы и составил протекцию при определении в Академию наук. В дальнейшем тот сам должен был позаботиться о себе. Будь иначе, и Нартов обязательно пожаловался бы Петру на притеснения. Ведь он обучал императора основам механики и виделся с ним еженедельно. Но ничего подобного не произошло. Поэтому Иван Данилович счел, что руки у него полностью развязаны.

По-настоящему он ударил по Нартову через месяц, когда потребовал, чтобы из механической мастерской убрали ткацкий станок. По его мнению, Андрей Константинович слишком уж много уделял ему внимания. К тому же задействовал в его совершенствовании некоторых студентов, что было крайне неприемлемо. В неравном противостоянии Нартов был вынужден подчиниться, так как президент академии Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост безоговорочно принял сторону Шумахера.

Как результат – Андрей Константинович перевез стан к себе домой и продолжил работу над ним в свободное от службы время. Невозможно передать словами чувства, которые он испытывал. Вместо того чтобы сосредоточиться на исполнении воли государя, он вынужден был заниматься различными поручениями по Академии наук.

Нет, он конечно же ведает механическими мастерскими, и это накладывает определенные обязанности. Мастерские должны производить точные инструменты, необходимые для научных изысканий, строить приборы по предоставляемым чертежам, изготавливать принадлежности для флота. Но ведь всему есть предел, и для всего этого вовсе не обязательно постоянное пребывание Андрея Константиновича в самой мастерской. Он видел свою основную задачу в проведении занятий и обеспечении бесперебойной работы мастерских и должного контроля. В конце концов, у него тоже были свои изыскания.