Булгаков и Маргарита, или История несчастной любви Мастера
Шрифт:
Подумалось: возможно, любознательный племянник сумел повторить опыт профессора Преображенского в надежде получить столь необходимый людям результат, воплотить в жизнь вековечную мечту о нравственном идеале, интеллектуальном совершенстве? На то ведь и существуют достижения науки. Что ж, в том случае, если операция прошла успешно…
Но нет, оказывается, все не так. Оттокар Нюрнберг написал пьесу по повести «Собачье сердце» — вот потому-то и фамилия его набрана крупным шрифтом и на обложке, и на титульном листе. Впору мне извиниться перед автором.
Однако прежде стоит посмотреть, как в подобных случаях поступал Булгаков. Читаем названия его пьес, написанных по произведениям других авторов:
Михаил
Комедия по поэме Н.В. Гоголя в четырех актах
(двенадцать картин с прологом).
Далее:
Михаил Булгаков. «Война и мир».
Инсценированный роман Л.Н. Толстого
в четырех действиях (тридцать сцен).
И еще:
Михаил Булгаков. «Необычайное происшествие, или Ревизор» (по Гоголю).
Все просто и со вкусом. И нет никакого намека на то, чтобы поставить себя в один ряд с графом Толстым, да еще перед его фамилией.
Нет, право же, не могу предположить, чтобы Булгаков был удовлетворен столь неожиданным соавторством. Да не было ему никакой нужды ставить свою подпись под текстом, которого он сроду не писал! Даже если допустить, что в пьесе один к одному приведены монологи Филиппа Филипповича и реплики Борменталя за обеденным столом. Даже если тщательно скопированы речь Шарикова о текущем политическом моменте и вопли Зины в тот страшный час, когда едва не залили водой весь калабуховский дом.
В общем, если рассуждать по гамбургскому счету — я разочарован. Однако вовсе не потому, что автор пьесы, по слухам, проживает в Гамбурге. Да и в любви племянника к Булгакову я не сомневаюсь. Любовь любовью, но, даже если сделано так под давлением издательства, надо бы еще иметь и вкус. И хоть немного уважения к читателю, который падок и на дешевую рекламу, и на незатейливый пиар. А впрочем, я, похоже, повторяюсь.
Итак, попробую подвести итог исследованию, предпринятому в двух последних главах книги. Наличие у Булгакова родственников за рубежом, враждебно настроенных к советской власти, — речь и о брате Елены Сергеевны, и о дяде Любови Белозерской, авторитетном белоэмигранте, — никак не повлияло на мое отношение к нему. Да мало ли какие родственники могли быть у жен известного писателя, ведь всех их к делу не подошьешь! Точно так же порочащие связи Василия Солдатёнкова с немецкими или итальянскими фашистами ни в коей мере не способны повредить репутации Базаровых и Хлебниковых, а уж тем более изменить мое восхищение княгиней Кирой Алексеевной Козловской. Правда, несколько смущает роль Витторио Чини в поддержке режима Муссолини. Но ведь богатый промышленник и без того изрядно пострадал и если не искупил вину, то, уж во всяком случае, заслуживает некоторого снисхождения.
Так в чем же дело? Почему возникает ощущение недосказанности, словно бы я намеренно скрыл от читателей ту самую главную, «окончательную» правду?
На самом деле ничего я не скрывал — возможно, просто не во всем удалось в полной мере разобраться. Ну вот, к примеру, очень мне хотелось бы понять, почему внучка княгини Киры Алексеевны вяжет симпатичные коврики вместо того, чтобы сесть за стол и написать воспоминания о бабушке и о других членах своего семейства? Не в том же дело, что плохо обучили грамоте или не владеет русским языком? А может быть, есть в истории их рода такое, что ей хотелось бы скрыть, а вот соврать — просто не поднимется рука?
И тут мне вспомнилось то, что я писал о женских курсах Бобрищевой-Пушкиной в Санкт-Петербурге, которые Кира Алексеевна посещала в 1909 году. Там наряду с «новыми языками» и историей западноевропейской литературы отпрыски дворянских семей обучались «изящным рукоделиям». Неужто будущая княгиня осваивала мастерство вязания изящных ковриков, а вовсе не что-то заумное вроде восточных языков?
«Спускаюсь в столовую, мимоходом заглянув в свою комнату… в столовой горит лампада. И почему-то она мне помнится так, как в тот вечер, когда приезжал князь Голицын. Вы с работой в руках, тихо разговариваете с ним, Елена Карловна шила оборочками пан-ны [панталоны], я шила Минины рубашечки, а Георгий Алексеевич дивно играл Листа».
Семейная традиция — от нечего делать вязать коврики и подшивать оборочками панталоны. Это впечатляет! Но вместе с тем задумываешься: а был бы благодарен Михаил Булгаков вот такой судьбе? Хватило бы у него терпения играть заглавную роль в этой деревенской пасторали? Мне остается лишь гадать, что могло быть, а что оказалось бы совершенно невозможным для него.
Все дело в том, что о княгине я знаю очень мало. Кое о чем только догадываюсь, не смея категорично утверждать. Вот потому-то и возникает иногда такое ощущение, что Кира Алексеевна — это всего лишь плод воображения, прекрасная мечта. Напротив, Елена Сергеевна при всей недосказанности, свойственной ее образу, — это та самая желанная, необходимая Булгакову, осознанная и осязаемая им реальность. Ну, правда, не могу себе представить, чтобы княгиня носилась над Москвой верхом на помеле с намерением поквитаться за унижения, перенесенные Булгаковым. Вот тетя ее, Маргарита Карловна, — та совсем другое дело.
Возможно, причина постепенно возникающего разочарования в том образе Киры Алексеевны, который попытался описать, отчасти вызвана заурядностью ее судьбы. Вполне обычный муж, ничем особо не отличившиеся дети… Типичная история известного в прошлом рода, ныне оторванного от своей земли.
С другой стороны, уход Киры из семьи в начале 1909 года — это ли не свидетельство твердого характера. Стоит припомнить и своевременный отъезд Козловских из России в 1918 году, предпринятый, как я по-прежнему уверен, по настоянию княгини. А бегство из Бельгии в Париж после вторжения германских войск? Это при том, что в ее жилах текла немалая толика и немецкой крови. Остается лишь сожалеть, что недостаточное знание не позволяет сделать однозначный вывод. Еще более огорчительно, что американская родня княгини, как я убедился, не знает о ее прошлом даже то немногое, что теперь известно вам.
Осталось только разъяснить одну, чуть ранее сформулированную мысль. Вот вроде бы намеревался написать продолжение истории о несчастной любви, а углубился в дебри политики, экономики, деятельности спецслужб… Ну так ведь сказано уже — неисповедимы пути!
Глава 4
Сомнительные истины
Считается, что Эйфелева башня притягивает к себе самоубийц. Увы, с некоторых пор это одно из самых популярных мест для тех, кто решил расстаться с жизнью. За годы существования башни здесь погибли, прыгнув с высоты, около четырех сотен человек. Со временем на смотровых площадках были сделаны дополнительные ограждения, однако трагический пример предшественников заставляет вновь и вновь подниматься на верхние этажи, преодолевать ограждения и прыгать вниз. И все только для того, чтобы обрести покой, которого так недоставало в жизни.
В июле 1931 года, в День взятия Бастилия, бросилась вниз с огромной высоты, с верхнего яруса Эйфелевой башни, княгиня Анна Трубецкая. Отец княгини, князь Алексей Александрович Оболенский, со слов своего брата утверждал, будто это был несчастный случай:
«Она отправилась осматривать Эйфелеву башню вместе со своей подругой Натали Писаррес. Девушки поднялись на четвертый этаж, на самую вершину башни. Этот этаж не огорожен, как другие этажи. Князь Александр сообщил мне, что моя дочь осматривала конструкцию башни и поскользнулась».