Булгаков
Шрифт:
8 января 1939 г. драматург отослал композитору первую картину Р. Дунаевский оценил ее очень высоко и в письме Булгакову от 18 января высказался вполне панегирически: «Считаю первый акт нашей оперы с текстуальной и драматургической стороны шедевром. Надо и мне теперь подтягиваться к вам. Я получил письмо Якова Леонтьевича (Леонтьева — Б. С.) — очень хорошее и правильное письмо. Я умоляю Вас не обращать никакого внимания на мою кажущуюся незаинтересованность. Пусть отсутствие музыки не мешает вашему прекрасному вдохновению. Дело в том, что я всегда долго собираюсь в творческий путь. К тому же первый акт ставит неразрешимые для дальнейших картин задачи. Очень легко сбиться в нем на веселых немецких студентов. Вот тут-то и заковыка… Начнем с блядей мадам Телье. Друг мой дорогой! Ни секунды не думайте обо мне иначе, как о человеке, беспредельно любящем свое будущее детище. Я уже Вам говорил, что мне шутить в мои 39 лет поздновато. Скидок себе не допускаю, а потому товар хочу показать высокого класса. Имею я право на длительную подготовку «станка»? Мне кажется, что да. Засим я прошу передать мой самый сердечный и низкий поклон Елене Сергеевне, симпатии которой я никогда не посмею нарушить творческим хамством в отношении Вас. Крепко жму Вашу руку и желаю действовать и дальше, как в первой картине. Я ее много раз читал среди друзей. Фурор! Знай наших!»
Очевидно, что после письма Я. Л. Леонтьева Дунаевский уже не сомневался: именно ему предложено
«Убеждена, что ни одной ноты не написал, так как пишет оперетту и музыку к киносценарию». И снова оказалась права. Вся работа Дунаевского по Р. ограничилась двумя набросками увертюры к опере. Позднее, в одном из предвоенных писем к своей хорошей знакомой ленинградке Раисе Павловне Рыськиной композитор признался: «Из-за пакта «Рашель» пришлось похоронить в младенческом возрасте».
Попытку реанимировать Р. Дунаевский предпринял в начале 1940 г., направив 4 января письмо заведующему творческой мастерской Большого театра В. К. Владимирову: «Что касается оперы, то у меня были попытки подытожить свои творческие поиски в каком-нибудь крупном вокально-музыкальном произведении. Вам, вероятно, известно, что Самуил Абрамович Самосуд год тому назад предложил мне написать оперу на сюжет «Мамзель Фифи» Мопассана. Было много планов для осуществления этого предложения. Так, в частности, М. А. Булгаков уже давно закончил либретто будущей оперы, которая называлась бы «Рашель». Правда, это либретто скорей представляет собой пьесу, так как либретто надо было бы только делать на основе этой пьесы. Но это, по сути, дела не меняет. Возможно, в руках опытного мастера (того же Булгакова, если его здоровье сейчас позволяет ему работать) либретто может превратиться в нужное и, главным образом, не тенденциозно направленное произведение. Это меня очень устроило бы, так как все же жаль не столько затраченной энергии, сколько мобилизации силы творческого духа, которая зря пропадает. При этом образ Рашели столь интересен, что я совершенно искренне считаю, что после «Кармен» можно было бы повторить такую женскую роль в «Рашели»». Владимиров ответил только через месяц, 4 февраля 1940 г.: «М. А. Булгаков, почувствовавший себя лучше в период 10–15 января, после этого опять серьезно занемог. Мне удалось побеседовать с ним лишь по телефону в самые последние дни. Он не считает возможной ту серьезную реконструкцию «Рашели», которая сняла бы все то, что делает саму тему неприемлемой в данный момент».
Умирающему Булгакову было уже явно не до кардинальной переделки Р. Да и устранить из либретто антигерманскую тенденцию было практически невозможно. Между тем, как раз в последние недели жизни драматурга в советской политике наметились перемены, которые в случае реализации открыли бы Р. «зеленую улицу». По меньшей мере с февраля 1940 г. по указанию Сталина началась разработка планов советского нападения на Германию в момент начала ее активных боевых действий во Франции, а с марта, после окончания войны с Финляндией, — переброска к западным границам основной части войск. Только быстрый крах французского сопротивления в мае 1940 г. сорвал эти планы. Не исключено, что Дунаевский, пытаясь возродить интерес Большого Театра к Р., опирался на какие-то слухи о грядущем изменении генеральной линии в отношениях с Германией. Час Р. пробил после начала Великой Отечественной войны 22 июня 1941 г. Поэтесса М. И. Алигер в 1943 г. переработала либретто для композитора Р. М. Глиэра (1874/75-1956). Она взяла только две последние картины, связанные с историей спасения Рашели священником Шантавуаном. Переработка свелась главным образом к исключению фигуры возлюбленного Рашели Люсьена, более тесно связанного с первыми картинами. Глиэр написал одноактную оперу, тогда же, в 1943 г., исполненную по московскому радио. 19 апреля 1947 г. Р. прозвучала в Концертном зале им. П. И. Чайковского в Москве в исполнении артистов Оперно-драматической студии им. К. С. Станиславского.
Р.
– лучшее оперное либретто, написанное Булгаковым. В его архиве сохранились два черновых варианта Р., от которых окончательный машинописный отличается лишь стилистической правкой, поскольку изначально сложившийся замысел почти не подвергался коррективам. Драматург достаточно далеко отошел от новеллы Мопассана. Заведение госпожи Телье он взял из одноименного мопассановского рассказа (1881). Оттуда же он ввел и песенку «Бабушка» Пьера Жана Беранже (1780–1857) в собственном вольном переводе. По сравнению с Мопассаном, у Булгакова образ Рашели более возвышенный, резче обозначена патриотическая идея — даже мадам Телье на слова пьяного гостя: «… Вы — патриотка! Вы правы! Дайте рюмку водки!» с достоинством отвечает: «Прошу вас, сударь, не шутить над тем, что дорого и свято!». Проститутка Рашель оказывается единственной, кто нашел силы вступиться за поруганную честь своей страны, покарать захватчика, глумящегося над побежденными.
Отметим также, что в отношениях Люсьена и Рашели многое напоминает любовь главных героев «Мастера и Маргариты» и любовь самого Булгакова и Елены Сергеевны. Имя Люсьен — это производное от «Люси» — домашнего имени третьей жены драматурга. Подчеркнем, что такого персонажа, как Люсьен, у Мопассана нет. Этот образ развился из заключительных строк новеллы: «Несколько времени спустя ее взял оттуда один патриот, чуждый предрассудков, полюбивший ее за этот прекрасный поступок, затем, позднее, полюбив ее уже ради нее самой, он женился на ней и сделал из нее даму не хуже многих других». Кюре Шантавуан — персонаж, только упоминающийся в «Мадемуазель Фифи», у Булгакова превратился в один из основных образов. С ним, оказывается, связан ответ на вопрос, поставленный И. Кантом — о праве человека на ложь из человеколюбия. Булгаков здесь расходится с великим немецким философом, считавшим, что человек всегда должен говорить правду, независимо от последствий. Автор Р. утверждает, что правду непозволительно говорить тогда, когда она может оказаться предательством другого человека. Шантавуан сначала отказывается спрятать Рашель от германской погони, когда слышит, что она проститутка из Руана, убившая во время пира в замке немецкого офицера. Однако, когда Рашель рассказала, что убитый утверждал, что «мы теперь — рабы пруссаков, что женщины французские теперь продажные рабыни, что все французы — трусы! Когда ж я крикнула ему, что он — палач, что он клевещет, он грязною рукой меня ударил по лицу! И я ему вонзила в горло нож! Теперь он плавает в крови!», священник решает укрыть ее и обманывает пруссаков, рискуя своей жизнью и жизнями прихожан.
Интересно, что если первоначально положительный образ кюре Шантавуана вызывал цензурные опасения (официальный атеизм не допускал положительного изображения священнослужителей), то в момент подготовки новой редакции Р. в 1943 г. именно он стал центральным. Это было время, когда коммунистическая власть декларировала, особенно для внешнего мира, свою веротерпимость, так что булгаковский образ оказался, по иронии судьбы, очень кстати.
«РЕВИЗОР», киносценарий по одноименной пьесе (1836) Николая Васильевича Гоголя (1809–1852). При жизни Булгакова не экранизировался и не публиковался. Режиссерский сценарий М. С. Каростина (в соавторстве с Булгаковым) впервые опубликован: Искусство кино, М., 1983, № 9. Булгаковский сценарий впервые опубликован: Киносценарии: Литературно-художественный альманах, М., 1988, № 3. Договор на Р. был заключен с киевским «Украинфильмом» 16 августа 1934 г., через четыре дня после сдачи на московский «Союзфильм» сценария «Мертвые души». Режиссером Р. первоначально предполагался известный актер и режиссер Алексей Денисович Дикий (1889–1955). Сразу же после заключения договора был составлен конспект сценария, одобренный дирекцией киностудии. 25 августа 1934 г., согласно дневниковой записи третьей жены драматурга Е. С. Булгаковой, началась работа над текстом Р. Первую редакцию драматург завершил 15 октября 1934 г. На следующий день в гости к Булгаковым пришли представители киевской киностудии (режиссер А. Д. Дикий был болен и придти не смог). Этот визит подробно описала в своем дневнике жена драматурга: «Загорский (М. В. Загорский — помощник директора киевской кинофабрики — Б. С.), Катинов (В. Катинов — администратор «Украинфильма» по художественной части. — Б. С.) и третий, неизвестный, отрекомендовавшийся: Абрам Львович… (фамилию не расслышали), — маленький военный с красными петлицами и с револьвером. М. А. читал черновик (первый) «Ревизора». За ужином критиковали.
Загорский и Абрам Львович говорили, что действие надо вынести больше за пределы павильона и сократить словесную часть. Катинов произнес речь, наполненную цитатами, но абсолютно беспредметную. Угощала их, чертей, рябиновой водкой, икрой, яичницей, закусками». Несомненно, подобная фарсовая критика «человека с револьвером» под водку и икру сильно раздражала автора Р. Кинематографисты пытались пойти наперекор камерности гоголевской пьесы, тогда как драматург стремился приспособить эту камерность для нужд кино. Вторая редакция Р. была создана Булгаковым во второй половине октября 1934 г. и мало отличалась от первой. Однако 18 ноября 1934 г. во время посещения Булгаковыми А. Д. Дикого выяснилось, что он, как отметила в дневнике Е. С. Булгакова, «и не собирался ставить «Ревизора». Дикий говорил о том, что Гоголя очень трудно разрешить в кино, и никто не знает, как разрешить, в том числе и он. Все это прелестно, но зачем же он в таком случае подписывал договор?». 26 ноября у Булгакова появился режиссер «Украинфильма» Михаил Степанович Каростин, который собирался экранизировать «Ревизора». В тот же день драматург сообщил М. В. Загорскому о своем полном взаимопонимании с Каростиным и просил назначить его постановщиком Р. Сценарий уже утратил для автора первоначальную привлекательность. 10 декабря 1934 г. Е. С. Булгакова отметила в дневнике: «Были: Загорский, Каростин и Катинов. Загорский в разговоре о «Ревизоре» говорил, что хочет, чтобы это была сатира.
Разговоры все эти действуют на Мишу угнетающе: скучно, ненужно и ничего не дает, т. к. не художественно. С моей точки зрения, все эти разговоры — бессмыслица совершенная. Приходят к писателю умному, знатоку Гоголя — люди нехудожественные, без вкуса, и уверенным тоном излагают свои требования насчет художественного произведения, над которым писатель этот работает, утомляя его безмерно и наводя скуку.
Угостила их, чертей, вкусным ужином — икра, сосиски, печеный картофель, мандарины.
И — главное, Загорский все это бормотал сквозь дремоту».
Подобная «застольная» критика раздражала драматурга все больше. 28 декабря 1934 г. Е. С. Булгакова записала в дневнике: «Я чувствую, насколько вне Миши работа над «Ревизором», как он мучается с этим. Работа над чужими мыслями из-за денег… Перегружен мыслями, которые его мучают».
М. С. Каростин имел свой вариант сценария, который Булгаков стал дорабатывать. С течением времени роль режиссера в создании текста возрастала. 26 сентября 1935 г. по соглашению между драматургом и режиссером гонорар за Р. разделили так, что три четверти должен был получить Каростин. Его сценарий очень сильно отличался как от булгаковского, так и от самой гоголевской пьесы. Сюжет имел авантюрный характер, а на первый план вышла фигура истинного ревизора, которому городничий в конце концов вручает громадную взятку и выходит сухим из воды. Режиссер успел отснять лишь два эпизода: первый визит городничего к Хлестакову и финальную сцену (это немая гоголевская сцена, переходящая потом в лихорадочную деятельность по сбору с чиновников денег для последней решающей взятки). В конце февраля 1936 г. отснятые фрагменты были подвергнуты резкой критике в ходе дискуссии в Доме кино начальником Главного управления кинопромышленности Борисом Захаровичем Шумяцким (1886–1938) и известным режиссером Александром Петровичем Довженко (1894–1956), причем прозвучали грозные по тем временам обвинения в формализме. Работа над Р. более не возобновлялась. Булгаковский сценарий не поставлен до сих пор.