Булыжник под сердцем
Шрифт:
Мне, сказать по правде, стало не по себе. Господи, он же склизкий подонок. Какой урод. Я подошла, встала у него за спиной. Он опустил сумки и вытащил, ни больше ни меньше, бутылку «Моэт и Шандон»:
– Это тебе, я… я подумал, тебе понравится. Здесь еще пиво, но мне захотелось подарить тебе что-нибудь особенное. Ну, за то, что меня пригласила. – Джейми глядела на него, как Мадонна на младенца, блин, Иисуса. Мы все рты пооткрывали. – Да, прошу прощения, – добавил он, не отводя взгляда от ее лица, – в приглашении написано «Джейми, Моджо и Лили», а в баре я слишком… в общем, я не спросил твое имя. Так глупо. Извини. – И он улыбнулся фальшиво-детской улыбкой, блеснув ровными белыми зубами – «американскими»,
– Ничего… страшного. Я Джейми… Э, а это… Моджо, Бен, Лонни… Лили, иди сюда, познакомься с?…
– Шон. Шон Пауэрс. Очень приятно. – И он протянул руку. Джейми тоже. Он подержал ее ладонь чуть дольше положенного, затем потряс и отпустил. Остальные его не интересовали. Ну нет, приятель.
– Привет! – весело вставила я и протянула ладонь. – Лили. А ты… Шон?
Он едва обернулся. Ледяные глаза встретились с моими, и меня окатила волна чистейшей неприязни. Совершенно необъяснимой. Плевать, это правда: меня от него тошнило. И его от меня тоже, и это сразу всем стало ясно – ну, всем, кроме Джейми.
– Да, Шон, верно. Очень приятно. – Он помялся долю секунды, затем коротко встряхнул мою руку. Больше я ни разу добровольно к нему не притронулась. Затем он отвернулся к Джейми, а я незаметно вытерла ладонь о джинсы. Видимо, не так уж незаметно, потому что Моджо наблюдал за процедурой, и мы с ним обменялись взглядами – из тех ничего не выражающих взглядов, которые говорят обо всем.
Я не стала задерживаться. А смысл? Я чувствовала себя третьей лишней. Продрейфовав на кухню, я выудила из холодильника пиво и уселась трепаться с Питом и Энди – преимущественно о Гейбе. Боже, как печально. Вот вам и безответная любовь, предмет поэзии и глупых страданий. И все равно я не могла не радоваться, глядя, как веселится народ. Вскоре мне тоже стало хорошо, особенно когда пиво подсказало, что это была моя блестящая идея – устроить вечеринку. Так что я даже сдержалась, когда Маркус с Салимом пустились со мной в долгий и нудный спор об усыновлении чернокожих детей белыми семьями. Избитые перепевы на тему национальной самобытности. Помнится, я упомянула, что меня, как ребенка-мулата, расовая проблема уже достала, а Салим взбеленился. Только он залопотал какие-то грубости про моих родителей, с которыми, кстати, ни разу не встречался, но тут вмешалась природа, и мой мочевой пузырь спас его физиономию. Я извинилась и полетела наверх – в туалет.
Когда я вышла, в коридоре стоял Шон.
– Сортир здесь, – не особо тактично бросила я.
– Да, спасибо. – И остался стоять. Будто ждал чего-то.
Творится что-то странное – как и его поведение снаружи. Я – или выпитое пиво – решили вывести его на чистую воду:
– Я видела тебя на улице, еще до прихода. Ты смотрел на эти дома, а потом зашел на свалку. Зачем? И зачем делать вид, будто вот только что приехал?
Он посмотрел на меня сверху вниз и слегка улыбнулся – словно впервые про меня подумал. У меня на загривке волосы встали дыбом. Захотелось позвать Энди с Питом – пусть они его вышвырнут. Но потом я вспомнила о Джейми, ее новом платье и открытом лице – и остановилась.
– Все замечаешь, а? – Он продолжал улыбаться. Я чувствовала себя ребенком, который сморозил глупость; весьма неприятно.
– Да. Замечаю. И что?
– Я ничего такого не делал. Просто осматривался. Я раньше тут не бывал, решил проверить, можно ли там в следующий раз припарковать машину. Ну, это безопаснее, а то в фургоне все мои шмотки.
Еще
– Думаешь, будет следующий раз? Ты, блядь, не слишком торопишься?
– Вряд ли. Типа, вовсе нет. Твоя подруга – потрясающая женщина. Думаю, мы сойдемся. Не волнуйся, я о ней позабочусь. Как это мило – верность друзьям. Ценю это в женщинах. Терпеть не могу сучек.
– Да, блядь, ты чертовски прав, чувак. Она – потрясающая. И не одна я так считаю. И у нее отличные друзья, просто замечательные. И на твоем месте я бы об этом не забывала. Я– – Я уже захлебывалась от возмущения, язык заплетался.
Шон прислонился к стене и спокойно поглядел на меня. Он был очень спокоен:
– Знаешь, зря ты столько материшься, правда, зря. Такая милая девочка. Люди могут не то подумать. И принять тебя за жалкую шлюшку или что-то вроде. Но ведь это не так, верно? А?
Теперь я по-настоящему злилась. Я знала, что этого он и добивался, но слов не хватало. Я уже хотела объяснить ему, что к чему, но тут наверх поднялась Джейми. Она явно искала его.
– А вот и наша потрясающая женщина, – объявил Шон, протянул ей руку и нежно притянул мою подругу к себе. – Я тут только что говорил твоей подруге… прости, Милли? Да, Лили, точно, виноват, все время путаюсь с именами. Так вот, мы тут обсуждали, какая ты потрясающая, красивая женщина и сколько у тебя замечательных друзей. И я сказал, что, надеюсь, однажды стану одним из них…
Джейми расцвела. Я как полная дура разинула рот. Я надеялась, Джейми такая слащавость взбесит. Но Джейми только захихикала и покраснела, как четырнадцати-летка на первом свидании. Омерзительно. Я поняла: если я сейчас не расскажу все – о том, как он шнырял снаружи, как оскорбил меня, – Джейми проглотит наживку.
Только я открыла рот, как сверху, с громким смехом обсуждая, что бы сделать с Моджо и Энди, прискакали Лонни, Магда и Дженни и утащили Джейми, оставив меня с Шоном. Все кончено. Я проиграла. Теперь она мне никогда не поверит, я упустила шанс. Хотя, может, есть способ показать ей, какой он ублюдок, пока еще не поздно. Ничего, я еще выиграю эту войну. Я посмотрела на Шона.
Он глядел мне в глаза, все так же слегка улыбаясь этой своей ужасной улыбкой:
– Без обид, верно, дорогая? Все по-честному и все такое. И будем друзьями – хотя бы ради нее, так? Мы же не хотим, чтобы наша потрясающая девочка страдала, верно? – Улыбка стала шире, и этот мудак мне подмигнул.
Я вскипела от негодования. Бог свидетель, до этого я не знала, что такое ненависть. Он играл со мной, как кошка с мышкой, и даже не скрывал, что ему это нравилось. Я развернулась и влетела в ванную, раздраженно хлопнув дверью, – словно боялась, что он пойдет за мной.
Я стояла над раковиной, тяжело дыша. Пытаясь успокоиться, чтобы не наделать глупостей, я сунула руки в холодную воду – лучшее средство от нервов, как всегда говорила мама. Я бросила взгляд в старое красивое зеркало. Мы его откопали на барахолке в Бристоле – позолоченная рама, наверху лепные яркие цветы и ленточки. Стекло чуть потускнело от времени, в уголках виднелись темные пятна. В таком зеркале отражение – будто из восемнадцатого века, считали мы. И сейчас на меня смотрело мое лицо, из-под волос торчали глупые рожки. Я содрала их и бросила в мусорное ведро. И зачем я их надела? Я выглядела глупо, как ребенок. Да и ощущала себя несчастным ребенком. Руки дрожат, плотно сжатые губы побелели. Мне хотелось плакать, но слез не было. Как глупо! Все по-идиотски! Идиотский наряд, идиотская вечеринка, моя жизнь, моя низкая коренастая фигура, чертовы кудряшки. Все не так. Ненавижу!