Бумажный домик
Шрифт:
В каком-то смысле мадам Элен с ее шляпкой набекрень, шумными запоями и лестницей меньше удручает меня, чем серая и работящая Мари-Луиза. В квартале Батиньоль мадам Элен пользовалась даже некоторой популярностью. Она держалась за свое пьянство, как тетушка — за дурной характер: каждая по-своему бросала вызов старости, нищете, несправедливости. Мадам Элен, случалось, пела, тетушка смеялась. Мари-Луиза — никогда.
Церковь возвела нищету в добродетель, рассуждаю я сама с собой. Но нищета Мари-Луизы — не добродетель, нет.
Я отказываюсь в это верить. Отнять у нее законное право на жизнь — разве в этом смысл заповеди? По-моему,
И все же нищета — добродетель. Церковь проповедует ее в основном беднякам. Это отвратительно. И это справедливо. Лучше добровольно отказаться от того, что и так у вас уже отнято. Бедняк, который отказывается от богатства, отказывается от того, чего у него нет, чего его лишили несправедливо и противоправно, такой бедняк — святой. Церковь обращается к святым, которые еще не пробудились в нашей душе. Она права, и она отвратительна. И мы, которые пользуемся словами — нашим богатством, чтобы провозгласить, что слова — ничто, мы отвратительны, и мы правы.
Вот когда нам хотелось встряхнуть Мари-Луизу, крикнуть ей: «У вас есть права! С вами обошлись несправедливо, с вами и со многими другими!» — мы и были христианами. Но поскольку потом нам пришлось бы стать жестокими, отвратительными, сказать ей: «А теперь во имя Бога, о котором вы ничего не знаете, смиритесь с несправедливостью, которую мы вам открыли», — или другими словами: «Станьте святой или подыхайте», — и поскольку мы сами не вчера родились и не святые, мы не сказали ей ничего.
Церковь говорит это вместо нас, и как же умело она использует, Бог свидетель, этот отвратительный, этот бесчеловечный способ быть правым! И это как плевок в лицо Божие, плевок, за который у нас нет ни сил, ни права нести ответ, ибо мы не святые.
Плакаты
Мы не святые и считаем, что такое положение вещей, когда у человека остается один-единственный выход — стать святым, — невозможно, недопустимо. И поэтому мы расклеиваем плакаты, распространяем листовки и посещаем (иногда) митинги.
— Но как вся эта ваша деятельность сочетается с проповедью нищеты и отречения от благ мирских? — спрашивает наша приятельница Жанна, молоденькая, хорошенькая и к тому же как-то по-особому очаровательно «набожная», как говорили в старину.
Опять все та же проповедь «нищеты». Но в самом деле, раз есть «нищие духом», для которых не существует больше желания приобретать и чем-то владеть, разве нельзя достичь такой «нищеты» осуществлением определенных требований? Разве не ради удовлетворения основных потребностей: в жилье, в человеческих условиях труда и даже в машине, телевизоре или холодильнике — необходимо уничтожить эту жажду приобретательства? Но главное тут, оказывается, — «потолок», граница этой жажды иметь, за которой скрывается жажда быть. Кому не известны баловни судьбы, лихорадочно ищущие среди приманок, которые им предлагает наше общество, что-нибудь, чего они могли бы возжелать? Разве не очевидно, что за их безумием прячется страх, что им больше нечего будет желать, а в нашем мире это тоже нищета?
Ситуация чудовищная. Достичь предела в своих материальных желаниях или хотя бы знать, что они имеют предел, — для многих значит оказаться на краю пропасти, лицом к лицу с тайной бытия, с Богом. В этом причина духовного кризиса в странах, где уровень жизни относительно высок и где пытались каким-то образом установить этот «потолок». Я имею в виду, например, Швецию: статистика самоубийств здесь — самое убедительное доказательство того, как невыносима для человека эта встреча лицом к лицу с тайной бытия, к которой приводит полное удовлетворение всех естественных и разумных потребностей. Когда же в силу тяжелых материальных условий у людей появляется цель, требующая открытой немедленной борьбы, тогда самоубийств не бывает или они случаются крайне редко. Нищета должна быть побеждена. И мнимая бедность, наваждение бедности, создаваемое обществом потребления (ты беден, если у тебя нет приличного жилья и достаточного жалованья, ты вправе считать себя бедняком, не имея машины и холодильника, но общество потребления внушает тебе сознание бедности и тогда, когда у тебя нет цветного или панорамного телевизора, электрогриля, сада с ракушечным гротом, или бассейна, или ванны в стиле Людовика XVI — «потолка» тут не существует), — это наваждение должно быть уничтожено. Но уничтожить тяжелые условия существования, убрать преграды между человеком и тяжестью его бытия, лишить его всякого оправдания — значит совершить дело благое и одновременно жестокое. Заколдованный круг. Удовлетворив потребности, определив «потолок», общество неминуемо переживает мучительный кризис: истинные потребности удовлетворены, мнимые уничтожены, оправданий больше нет. Фаза очищения, как говорят мистики?
— В общем, хоть и другим путем, ты возвращаешься к тому же. Быть святым или не быть им, — говорит Жанна не без иронии.
— Возможно. Но я предпочитаю именно этот путь.
Польза
— Так значит, Иисусу Христу пришлось потрудиться всего каких-нибудь два или три года, — говорит Альберта.
— Но до этого он еще работал плотником, — говорит Полина.
Альберта. А потом его почти сразу же убили, поэтому у него не было времени сделать много.
Полина. Он прогуливался и рассказывал людям всякую всячину.
Альберта. А мог бы устроить столовые и раздавать суп, как это делал святой Венсан де Поль.
Венсан (нравоучительно). Не хлебом единым жив человек.
Я. Даже если создать много столовых и больниц, всех все равно не накормишь и не вылечишь.
Альберта. Что же, столовые вообще не нужны?
Я. Нужны, конечно, нужны, я только хочу сказать, что все относительно. Нельзя все уладить раз и навсегда. Надо соразмеряться с возможностями человека.
Альберта. Им надо просто взяться за дело всем вместе.
Полина. Кому им?
Альберта. Всем тем, кто хочет открыть столовые. По-моему, людей, которые хотят устроить столовые, ничуть не меньше, чем голодных.
Я. Может, и меньше. А может, они живут в разных местах, или не знают, как за это приняться, или не согласны в деталях.
Венсан. Вот-вот. Люди вечно не согласны друг с другом.
Альберта. Надо бы их заставить.
Я. Но если взять на себя право заставлять других людей творить добро, можно присвоить себе и право заставлять других людей творить зло.
Альберта. Да, но если их не заставлять, ничего не добьешься.
Венсан. Знаешь, кто ты? Диктатор.
Полина. Верно, верно. Она всегда хочет, чтобы я играла в ту игру, которая ей нравится.
Альберта. А тебе осточертело бы играть одной!
Полина. Тебе тоже!